«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности

– Ну ладно, – сказал он, – скажу прямо. Подыграй мне, и не будешь ни в чем нуждаться. У тебя появятся деньги и все остальное. Но если продолжишь строить козни, непременно об этом пожалеешь.

– Меня не так-то просто запугать! – отрезала Диана. – Куда это ты собрался? К блондиночке своей, что ли?

Карневан одарил ее непробиваемой улыбкой, накинул плащ и исчез.

Дома у блондиночки он столкнулся с новыми трудностями – не сказать, что неожиданными. Наконец Карневан переспорил служанку и был препровожден к снежной королеве, сидевшей на диване в абсолютном молчании. Королеву звали миссис Мардрейк.

– Джеральд, моя Филлис не желает вас видеть. – Каждое слово миссис Мардрейк было увесистым, словно булыжник.

Карневан препоясал чресла и начал говорить. Говорил он хорошо, убедительно и почти поверил, что Диана – это миф, а вся интрижка выдумана кем-то из злопыхателей. Какое-то время миссис Мардрейк держала оборону, но все же капитулировала:

– Скандала быть не должно. Если в словах этой женщины есть хоть крупица правды…

– У людей моего положения хватает недругов, – сказал Карневан, тем самым напомнив хозяйке дома, что являет собою богатый улов, и миссис Мардрейк вздохнула:

– Ну что ж, Джеральд, попрошу мою Филлис принять вас. Ждите здесь.

Она выплыла из комнаты, и Карневан сдержал улыбку, хотя знал, что объясниться с невестой будет не в пример труднее.

Выходить она не спешила, и Карневан догадывался, что миссис Мардрейк никак не может убедить свою Филлис в непогрешимости жениха. Он побродил по комнате, достал портсигар, окинул взглядом викторианский интерьер и решил не курить.

Внимание привлекла тяжелая семейная Библия на подставке. От нечего делать Карневан подошел к ней и раскрыл на случайной странице. В глаза бросился следующий пассаж:

«…Кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией…»

Карневан машинально коснулся лба. То была инстинктивная реакция, и он улыбнулся причудливой метафоре.

Предрассудок! С другой стороны, вера в демонов – такой же предрассудок.

Тут вошла Филлис с лицом столь мученическим, что всем своим видом напоминала героиню поэмы Генри Лонгфелло, Эванджелину из Акадии. Сдержав нелюбезный порыв стукнуть невесту, Карневан хотел взять ее за руки, но не поймал, а посему проследовал за ней к дивану.

У пуританства и набожного воспитания имеются свои недостатки, думал он. И это стало еще очевиднее, когда десятью минутами позже Филлис по-прежнему отказывалась верить в невиновность жениха.

– Я не обо всем рассказала матери, – тихо произнесла она. – Эта женщина говорила такое… В общем, я поняла, что она не лжет.

– Я люблю тебя, – невпопад заявил Карневан.

– Нет, не любишь. Иначе не связался бы с этой женщиной.

– Даже если это было до нашего с тобой знакомства?

– Простить можно многое, – сказала она, – но не это.

– Тебе, – заметил Карневан, – нужен не муж, а бездушный истукан.

Пробить броню ее фарисейства оказалось невозможно, и Карневан вышел из себя. Он возражал, умолял и презирал себя за мольбы и возражения. Это ж надо! Сколько женщин на свете, а его угораздило влюбиться в закоснелую пуританку! От молчания Филлис у него едва не началась истерика, и он чуть было не осквернил проклятиями царившую в комнате атмосферу религиозного спокойствия, понимая, что его унижают самым жестоким образом. В глубине души он вздрагивал и сжимался от непрекращающегося бичевания, а Филлис твердила:

– Я люблю тебя, Джеральд, но ты меня не любишь, и я не могу тебя простить, поэтому умоляю, уйди, пока не сделал еще хуже.

Кипя от возмущения, пунцовый Карневан пулей вылетел на улицу, где ему сделалось дурно: ведь он, как ни старался, не сумел сохранить лицо! Ах, Филлис, Филлис, вышколенная Филлис, холодная как айсберг, фарфоровая кукла в вымороченном мирке, чьи скудные эмоции благопристойны, будто кружевные салфетки! Карневан замер у машины. Его трясло от ярости и мутило от всепоглощающего желания сделать так, чтобы Филлис почувствовала боль той же силы, какую только что причинила своему жениху.

В машине что-то шевельнулось. Ах да, Азазель. Чудовищное тело укутано в плащ, а на белокостном лице не прочесть ничего, кроме равнодушия.

– Девчонка… – просипел Карневан и ткнул большим пальцем за спину. – Она… она…

– Можешь не говорить, – промурлыкал Азазель. – Я прочел твои мысли и выполню… твое желание.

Он исчез. Карневан прыгнул за руль, сунул ключ зажигания в замок и едва не сломал его, заводя мотор. Как только автомобиль тронулся с места, из дома Филлис вырвался кинжально-тонкий пронзительный вопль.

Карневан ударил по тормозам, закусил губу и развернулся.