Профессор Влад

Бдзы-ынь! - стоило маме, все еще держащей аппарат на коленях, разъединиться с подругой, как «уникальная вещь», точно издеваясь, тут же заголосила вновь; укоризненно взглянув на нее, мама, болезненно сморщившись, потерла красное, затекшее ухо:

- Але?.. - со вздохом сказала она, сняв трубку, - да?.. Какой еще Гарри?.. А, это ты, Игорек…

- Ну я же говорил!!! - раздался в прихожей горестный, рыдающий вопль, и в следующий миг дядя с грохотом влетел в гостиную, едва не сорвав дверь с петель; но тотчас же ему пришлось, оттолкнув маму, заплясать вокруг меня, так как трубка, еще теплая и влажная, была в моих руках, и оттуда слышался незнакомый, взрослый и вместе с тем страшно родной голос с незабываемой снисходительно-хамски-нагловато-насмешливой ноткой:

- Привет, Юлька! Как жизнь?.. Как жизнь, спрашиваю?..

Я и хотела бы толком ответить, да не могла: как раз в эту секунду Оскар Ильич, изловчившись, ухватился за низ трубки, и мне удалось отстоять ее, лишь заехав дяде рукой по носу; аппарат, брошенный на произвол судьбы мамой, смывшейся от греха в спальню, нервно подпрыгивал на покрывале тахты.

- Я чего звоню-то, - весело объяснял Гарри, - тут от Ильича кой-какие книги остались, я забыл ему в сумку сунуть; может, подъедешь завтра, заберешь?.. Заодно и повидаемся, а то я утром и не разглядел тебя толком… Ты дорогу еще не забыла?..

Пихнув дядю посильнее, чтобы он отвязался, я поспешила воспользоваться передышкой: конечно, помню, и не только дорогу, и была бы жутко рада увидеться снова, - если, конечно, Захира Бадриевна…

- Да ты что, - возмутился брат, - мама тебя очень любит. Вот она тут передает тебе привет… (И верно: откуда-то издалека донеслись гулкие приветственные вопли тети Зары.) Так мы тебя завтра ждем, ОК?..

На сей раз Оскар Ильич подскочил сзади: крепко прижав меня к себе, он больно впился ногтями в мои пальцы, с трудом удерживающие скользкую трубку, и, установив подбородок на моем плече, обдавая меня «Пегасовым» перегаром, истошно орал: - Сынок!.. Сыночек!.. Сынуля!.. - Не-еет, - хохотал Гарри, - Ильича мы назад не возьмем, пусть и не надеется!.. У нас код поменялся, запиши! 731 одновременно! Запомнишь?.. - Тройка, семерка, туз!.. - крикнула я в пространство; - Сыночка!!! - ликующе завопил победитель, едва не разбив себе губу раструбом… и тут же его радостное лицо обмякло в гримасе недоуменной обиды: связь была прервана - из трубки, в такт моему и его сердцебиению, неслись короткие гудки.

6

Филевская ветвь метро - утешение клаустрофоба: в пиковый момент приступа, когда ты в поисках хотя бы иллюзии пространства бессильно прижимаешься носом к стеклу, милосердная электричка вдруг выныривает из узкого, тесного, темного тоннеля на простор, на свободу… и вот оно, наконец: усталый, измученный, вспотевший путешественник, не смея верить своему счастью, благодарно созерцает разворачивающуюся за окном панораму, с наслаждением впивая ноздрями горьковатый окраинный ветерок.

Нелишне, конечно, подключить и слух: станционные платформы - открытые, белые, голые, безлюдные, жуткие - похожи друг на друга, словно человеческие лица. И все же я рада покинуть душный вагон. Как встарь, первым делом гляжусь в огромное, черт знает к чему прикрепленное зеркало на краю платформы и тщательно причесываю растрепавшуюся челку; как встарь, долго и нудно плутаю по лестницам, входам и выходам зловещей станции, пытаясь выбраться «в город», но снова и снова каким-то адским образом попадая на платформу электрички, идущей в центр, пока, наконец, мне не приходит в голову парадоксальный вариант - просто пойти в другую сторону… и вот, наконец, я наверху. Ах, ностальгия!..

Дальше, если, конечно, мы с Топографическим Кретинизмом ничего не напутали, надо перейти дорогу и углубиться в дремучие, загадочно-темные дворы, заросшие вековыми дубами и гаражами-«ракушками»; несколько шагов по узкой, извилистой тропинке - и перед нами старый, обшарпанный «лабиринт», приютившийся на бывшей детской площадке между трансформаторной будкой, колючими зарослями акации и сетчатым забором стадиона. Ага, вот, наконец, и дом Гарри, старая кирпичная девятиэтажка; на двери подъезда белеет плохо приклеенное объявление ЖЭКа - вот уже вторую неделю мой чистоплотный брат вынужден смывать следы дяди-Осиных рукопожатий ледяной водой. Кодовый замок: помню-помню, 731. Что еще изменилось? Только не подъезд; он, как и прежде, прекрасен, по ровным шоколадным стенам то там, то здесь вьется искусственная виноградная лоза, и ступени, устланные ярко-алой ковровой дорожкой, безупречно чисты, что и немудрено: вот меня провожает подозрительным взглядом чопорная пожилая консьержка, - та же самая, трехлетней давности, или новая?..