История О. (как принято выражаться в нашем узком научном кругу), становится интересной начиная с ее тридцати восьми; до этого, если верить показаниям близких, никаких ярко выраженных странностей за ней не водилось… ну, разве что какая-то неестественная, истерическая привязанность к матери, старухе на редкость капризной и вечнобольной, как бывают вечнозеленые деревья. Ольга до того боялась хоть на полчаса оставить ее без присмотра, что в один прекрасный день уволилась с хорошей, высокооплачиваемой работы (она была учительницей в начальных классах престижного лицея, дети ее обожали!) и переквалифицировалась в надомницы, научившись вязать крючком тончайшие ажурные шали: таким образом она обрела счастливую, давно вымечтанную возможность не отходить от «мамулечки» ни на шаг.
Идиллия продолжалась вплоть до того дня, как вредная старушенция, демонстративно оскальзывающаяся на кухонном линолеуме или гладком кафеле ванной всякий раз, как дочери случалось отвернуться, добилась, наконец, своего, неожиданно для себя самой рухнув посреди прихожей и, как вскоре выяснилось, сломав шейку бедра. Спустя несколько месяцев она скончалась, - а несчастная дочь, считавшая себя материубийцей, не покончила с собой разве что потому, что как раз в те дни брат с женой, уехавшие лечиться от стресса на пляжи Шарм-эль-Шейха, подкинули ей на подержание двух малолетних племянников - старшую девочку и младшего мальчика (которым, может, и стоило бы такую жабу подложить, чтоб не изводили добрую тетю разными мелкими пакостями -
Признаться, в первые дни она частенько ловила себя на чувстве редкостного, никогда прежде не испытываемого блаженства, причины которого сперва не понимала, и лишь потом до нее дошло, что это - одиночество; она еще долго с ужасом корила себя за невольное предательство, и вот тогда-то, кажется, и началось то странное, что стало началом ее болезни: время от времени Ольга будто бы ощущала на себе чей-то пристальный взгляд, зоркий, оценивающий и, пожалуй, недружелюбный. Это случалось все чаще, и в конце концов дошло до того, что она почти физически чувствовала, как невидимые щупальца шарят по ее телу. Будучи натурой впечатлительной и склонной к мистике, она поначалу решила, что, повидимому, за ней таким образом присматривает покойная мать - что само по себе и неплохо: получалось, что она, Ольга, вовсе и не осиротела, «мамулечка» по-прежнему живет где-то рядом, а если как следует напрячь воображение, то с ней, пожалуй, можно даже перемолвиться словечком…
Но вскоре Ольге пришлось отказаться от этой благостной иллюзии, ибо невнятное бормотание, которое исподволь начало преследовать ее днем и ночью, едва ли могло принадлежать ее матери: у той, что греха таить, голос всегда был немного визгливый, а этот - низкий, басовитый, одним словом, мужской; вслушиваясь, Ольга научилась различать даже два голоса - бас и баритон. Со временем к ним присоединился еще и тенор… Силясь понять причину странного явления, Ольга напрягала слух до предела. Впрочем, навязчивое бормотание и без того с каждым днем становилось все отчетливее, и вскоре Ольга начала разбирать отдельные слова, а затем и целые фразы, которыми обменивались невидимые собеседники. Поначалу это даже забавляло ее, как забавляет подслушивание чужих телефонных разговоров, но как же она была испугана, когда в один прекрасный день услышала: «А вы знаете, что она до сих пор девственница?..» - и еще много такого, чего она впоследствии не решилась повторить даже главврачу - там были очень интимные подробности. Так значит, это не она подслушивает, а за ней подглядывают - подглядывают мужчины!.. Но кто они, эти наглецы?.. Зачем наблюдают за ней?.. И где прячутся?..