Профессор Влад

Некоторое время Ольга грешила на соседа: к нему и впрямь часто заходили друзья пропустить рюмашку-другую, - и веселые их голоса, то и дело доносившиеся с лестничной клетки, в какой-то момент показались ей знакомыми. Несколько раз она даже почти собралась с духом, чтобы вызвать милицию, но что-то ее удерживало. И слава Богу - ибо говорливые бас и баритон вскоре стали сопровождать ее в магазин, и в сберкассу, и даже на прогулки в березовую рощу, расположенную близ дома. Бедная Ольга вся извертелась, пытаясь их обнаружить. Как бы не так!.. Притом с каждым днем голоса делались громче, а реплики - оскорбительнее: сначала мужчины попросту глумливо комментировали каждый ее шаг, каждое движение («О-о, смотри, пошла дура!»), затем принялись с мерзкими смешками обсуждать внешность («Н-да, ну и морда у нее… - Да что морда? Задница зато гляди какая!»), а ближе к осени до того обнаглели, что начали указывать ей, как вести себя в публичных местах («Разденься догола!» «Улыбнись вон тому парню, улыбнись, улыбнись ему, хи-хи-хи!»). Разумеется, Ольга по мере сил старалась их игнорировать - пусть хоть круглосуточно звучит в ушах грязная матерная брань! - но в мозгу, наконец, забрезжила догадка: ну конечно, никакие это не соседи… Милиция тут не поможет… Забирай выше… Это КГБ! Тут все стало на свои места. Конечно, для такой мощной организации нет ничего невозможного, она прекрасно оснащена технически - тут тебе и приборы слежения, и подслушивания, и дальнего и ночного видения, и рентгеновского просвечивания, и спутниковой связи; а ведь она, Ольга, и раньше слышала - только почему-то не обращала внимания, - как жужжат в ее одежде вшитые туда «жучки» (она представляла их себе в виде крохотных, в миллиметр длиной, металлических букашек) и как тенор - ей почему-то казалось, что он главный во всей троице - тихо выкликает: «Роза, роза, я тюльпан! Прием!..»

Когда неделю спустя Ольгин брат зашел к сестре по какому-то мелкому делу, то был поражен переменами в ее укладе: сперва он просто решил, что попал невовремя и Ольга не одна - так странно беззвучно, на цыпочках, ощупью перемещалась она в тесном пространстве прихожей, погруженной в кромешный мрак, - но, когда он попытался пробормотать запоздалое извинение, сестра одернула его: «Т-с-с!». Шепотом, приблизив губы к его уху, она объяснила, что он должен вести себя осторожно - квартира просматривается и прослушивается со всех сторон. Да и вообще зря он сюда пришел - теперь тоже попадет под колпак... Вернувшись домой удрученный, он рассказал обо всем жене, которая даже не сразу поверила в такой ужас; еще долго думали они-думали, как поступить, смекали-смекали. Как уговорить Ольгу лечь в клинику?.. Наконец, кому-то из них в голову пришла гениальная мысль. Ни в чем не противоречить, не разубеждать, а просто сослаться на старую, добрую российскую традицию - испокон веку люди, уставшие от преследований «госужаса», находят себе надежные укрытия в уютных палатах психиатрических больниц; Ольга, бывший педагог, то есть человек образованный (ну уж Мастера-то с Маргаритой мы все читали!), сама попросится в кузовок. И что же вы думаете? - так оно и вышло; в сущности, эти двое (оба технари) были готовыми психологами - хоть сейчас в наш вуз преподавать!

Чего никак не скажешь обо мне! Владимир Павлович был прав: эта чертова «О.», с виду такая добрая и кроткая, оказалась мне не по зубам! С первой же встречи рассекретив меня - плохо замаскированную агентку КГБ, - она стала изворотлива хуже Гарри и на все мои коварные, заковыристые психологические заезды отвечала коротко «да» или «нет», - если только не пожимала плечами, - а то и вовсе имитировала кататонический ступор, тупо уставляясь на подол замызганного розового халата… Не спасало и тестирование - палочка-выручалочка начинающего психолога. В анкетах и опросниках Ольга, недолго думая, ставила унылые прочерки; там, где нужно было выбрать один из трех вариантов ответа, ей, конечно, некуда было деваться, но при обработке результатов «коэффициент лживости» оказывался неприлично огромен; на мою просьбу изобразить на листе бумаги фантастическое животное она заявила, что, мол, не умеет рисовать (лгала!), - а когда я предложила ей ассоциативный тест «Пятна Роршаха», оказалось, что картинки эти больше всего напоминают ей… чернильные кляксы. Но вот тут-то она и прокололась. Вынужденная скрести по сусекам, я, конечно, сразу же сделала вывод, что она все еще втайне тоскует по своему учительскому прошлому - прошлому, отнятому у нее старухой-матерью, - а, стало быть, имеет все основания, чтобы неосознанно, скрываясь от себя самой, радоваться ее смерти; это, в свою очередь, порождает в ней чувство вины, за которым следует страх наказания, отсюда и бред преследования…