Профессорятник

Конечно, иногда случаются недоразумения, которые лишь ярче высвечивают талант композитора. Так, все знают очаровательную песню «Ах, Одесса, жемчужина у моря», мелодия которой (как и многие другие: «Да-вай закурим», «Цветочница Анюта», «Ты одессит, Мишка!» и даже «Пароходы — хорошо, самолеты — хорошо, а олени — лучше») принадлежит Модесту (Моте — как его звали друзья) Табачникову. А вот кому принадлежат слова «Жемчужины у моря» — бог весть. Кое-кто приписывал их Аркаше Северному — дескать, если он смог создать такие приблатненные перлы как «В семь сорок», «На Дерибасовской открылася пивная», «Мясоедовская улица моя», «Жора, подержи мой макинтош», то почему он не мог быть автором еще одного шедевра? Правда, при тщательном хронологическом сравнении, выясняется, что к моменту рождения Аркадия песня уже жила, как минимум, три года. Но, Боже мой, кого это в Одессе интересует!

(Кстати, эта деталь как-то напомнила нам об убеждении миллионов советских людей в том, что стихотворение М. Светлова «Гренада», как и одноименная духоподъемная песня, были написаны в честь поддержки СССР республиканского правительства Испании во время гражданской войны 1936—1939 гг. На самом же деле, стихотворение было написано поэтом лет за 10 до этих событий. Бывает!).

Одно из «недоразумений» связано с тщетными поисками некоторыми «энтузиастами» различий между мелодиями двух известных песен: приблатненной «Ах, Одесса — жемчужина у моря» и народной «Дядя Ваня — хороший и пригожий». А различий нет и быть не может в принципе, потому что мелодия Табачникова — одна на две песни, а вербальный дубль умышленно был создан поэтом А. Галлу с одной целью, чтобы песня (благодаря Клавдии Шульженко) стала широко популярной в послевоенные годы: Дядя Ваня — хороший и пригожий, / /Дядя Ваня — всех юношей моложе, //Дядя Ваня — веселый наш толстяк — //Без дяди Вани мы ни на шаг. А то ведь, неровен час: авторы и исполнители «салонной попсы» могли легко попасть в опалу...

Но, вернемся, однако, к нашему «профессорятнику».

Незабываемые мгновения общения с профессором Дмитревским включали и те редкие эпизоды, когда он, с элегантно-шопеновским видом вдруг садился за клавиши и пытался их совместить с клавиатурой своих душевных струн. Звучали патриотические мелодии, классика, известные романсы. Некоторые музыкальные опусы он объявлял своими, и не исключено, что это соответствовало действительности. Однако «дьявол» скрывался в некоторых «деталях».

Так, особой популярностью пользовался его романс на стихи В. В. Силина «.Злые люди песен не поют», первую строфу которой все мы хорошо знали наизусть, и, во время дружеских «чаепитий», как могли, подпевали нашему дорогому пианисту и композитору:

Бели песня сон твой потревожит И нарушит мирный твой уют, — Не сердися, — песня зла не множит, Злые люди песен не поют.

В то же время, некоторых из нас уже тогда начали терзать смутные сомнения относительно оригинальности главных аккордов романса, подозрительно напоминавших мелодию «темно-вишневой шали». Но смелости откровенно сказать об этом Юрию Дмитриевичу не хватало ни у кого, за исключением отважного профессора Литовки. С неизменным бокалом сухого красного вина в руке он откровенно иронизировал по поводу композиторского таланта исполнителя, просил сверить партитуру, и синхронно пытался заглушать следующие слова романса «Злые люди песен не поют»:

Петя в дом влетает вешней птицей,

Кто из нас певцам ее ты не рад!?

Петя — всем любимая сестрица,

А поющий — людям друг и брат,

хорошо знакомыми строками из «темно-вишневой шали»:

В этой шали я с ним повстречалась

И любимой меня он называл.

Я стыдливо лицо прикрывала,

И он нежно меня целовал.

Нельзя сказать, что Юрий Дмитриевич спокойно воспринимал подобные «антипартийные выпады» — он смущался, «пыхтел», краснел, но, главное, ждал защиты от «истинных» ценителей своих музыкальных способностей, а те, увы, позорно молчали и лишь предательски улыбались.

Точку в этой забавной истории поставила профессорская жена Наталья Федоровна, сама недурно музицировавшая и обладавшая тонким музыкальным слухом: