– Разумно, – сказал Раузер, но в его голосе слышалось напряжение. Мне уже доводилось слышать этот голос. Раузер, когда он пытается не взорваться. В данный момент предостережения ему не требовались. Он явно ждал, что я разделю с ним его волнение. Еще бы, ведь у нас наконец появился подозреваемый! – Но ты ведь согласна, что мы должны выяснить, кто он такой на самом деле?
– Да.
– Послушай, я понимаю, что тебе нравится этот парень. Нам всем нравился Чарли. Жалкий безобидный Чарли, верно? Не потому ли ему открывают дверь?
Это началось как озноб, как дрожь, затем стало электрическим разрядом.
Глава 24
Когда мы прибыли в восточную мэрию, система кондиционирования воздуха не работала уже пару часов. На третьем этаже стояла жарища, как на кухне ресторана. Задействовав свои таланты ищейки, Раузер обнаружил в чулане парой этажей ниже напольный вентилятор и утащил его, прежде чем на него успел наложить руки кто-то другой. Вентилятор был металлический, ржавый, он скрипел при каждом полном обороте и шелестел бумагами, которые Раузер придавил к столу пепельницей в комнате наблюдения, где за односторонним зеркальным стеклом я ждала с ним и детективами Энди Балаки и Бритом Уильямсом. Раузер считал наличие вентилятора в комнате для допросов излишеством. Ему нравилось, когда там жарко. Он даже летом не прочь включить отопление, чтобы никому не было слишком комфортно.
Мы воспользовались комнатой наблюдения № 3. Центральная часть стены была превращена в одностороннее зеркало, но, если не считать этого дополнения, она выглядела как и большинство облезлых старых офисов в здании. Окна вдоль задней стены пропускали свет и выходили на Норт-авеню.
Стены были блевотно-зеленого цвета с заплесневелой зеленой филенкой. Краска отслаивалась, стоило хоть чуть-чуть прикоснуться к ней. У нас на длинном столе были три монитора, на тот случай если мы решим смотреть допрос таким образом. Видео было также доступно в кабинках у детективов, где у них имелся выбор, за какой из комнат вести наблюдение – 1-й, 2-й или 3-й. Раузер нервно расхаживал взад-вперед, ожидая, когда приведут Чарли.
– Где наш всемирно известный профайлер? – спросил детектив Брит Уильямс, потянувшись за чашкой кофе.
– Пытается припарковать где-нибудь своего белого коня, – с ухмылкой сказал Балаки.
– По идее, он должен быть здесь. – Раузер посмотрел на часы и бросил взгляд на меня. – Но, похоже, он чувствовал себя довольно паршиво.
– Я не буду возражать, если он просто останется в своем милом гостиничном номере, потому что если б мудаки могли летать, Доббс был бы семьсот шестьдесят седьмым «Боингом», – парировал Уильямс, сражаясь со старыми окнами. Те явно одерживали победу. – И давно эти сволочи закрыты? Лет сто? – Его белая рубашка прилипла к спине.
Он нажимал на окна, постукивал по краям, водил по ним руками, пытался с силой повернуть рукоятку. В углу одного из окон его пальцы нащупали массивный комок липкой паутины, и Уильямс громко выругался и попытался найти, чем бы их вытереть.
– Эй, Эйнштейн, – сказал Балаки. – Та штука внизу, что похожа на локоть, это замок. Подними ее вверх, и окно откроется.
Уильямс снова выругался, поднял замок и повернул ручку. Окно разделилось на три части и открылось на улицу. Внутрь ворвался горячий ветер, и наши носовые пазухи наполнил химический воздух Атланты. Мои глаза засаднило. Внизу, на Норт-авеню, солнце безжалостно обрушивалось на море автомобилей, ползущих сквозь полуденный зной, отчего казалось, будто улица мерцает и подрагивает, как вода. Это выглядело фальшиво.
Балаки подошел, засунув руки в карманы, и немного постоял, глядя вместе со мной вниз.
– Видишь клинику диализа через улицу? Вчера я заметил парня, который мочился на парковке. Что-то в этом мне не понравилось, ты знаешь?
Открыв все окна вдоль западной стены, Брит Уильямс пододвинул стул к столу и сел лицом к стеклу. На его очень черной коже блестел пот. Он закатал рукава рубашки и расстегнул воротничок. В столь небрежном виде я еще ни разу его не видела. Он положил перед собой блокнот, достал из кармана рубашки ручку и несколько раз щелкнул ею большим пальцем.
Раузер продолжал расхаживать взад-вперед.
Дверь комнаты для допросов открылась, и внутрь, в сопровождении полицейского в форме, вошел Чарли. Мы с Балаки вернулись на свои места. Вокруг правого глаза Чарли расцвел огромный синяк, нос все еще был крест-накрест заклеен медицинским пластырем.
– Че-е-ерт! – протяжно пропел Балаки, как истинный уроженец Южной Джорджии. – Выбила из него все дерьмо, верно, Стрит?
К Чарли вернулась его кривая полуулыбка. А также этот странный наклон головы и чуть повернутые внутрь колени – все то, что мгновенно наводило вас на мысль о том, что с ним что-то не так. Это был Чарли, к которому я привыкла и которого даже любила. Если он играл прямо сейчас, если играл последние пару лет, то он был чертовски хороший актер.