Профиль незнакомца

Я прочертила стрелку от первого имени, Энн Чемберс, до последнего, Уильям Лабрек. Оба стали жертвами невероятной ярости, оба были жестоко избиты тяжелым инструментом, оба скончались от ударов тупым предметом. Были ли эти двое лично знакомы с убийцей? Друг с другом? Я попыталась вспомнить детали дела Энн Чемберс. Я ознакомилась с полицейским досье, отчетами о вскрытии и с места убийства, с фотографиями, изучила вещдоки. Установлено, что место убийства и место, где найдено тело, совпадают, что типично для данного преступника. Убийство Энн произошло в ее комнате в общежитии и отличалось особой жестокостью. На ее шее и запястьях были глубокие следы от лигатур, и ее с такой силой били лампой, что раздробили кости лица и черепа. Я подумала про лицо Лабрека, про окровавленную скалку. Лишь в этих двух случаях было найдено оружие. После того как каждая жертва была избита до полубессознательного состояния и не оказывала сопротивления, убийца связывал ее и начинал то, что — как мы теперь знаем — было для него ритуалом: наносить удары ножом и кусать половые области тела. Но в случае с Энн Чемберс, первой жертвой, все было иначе. Жестокость не ограничилась лишь поясницей, ягодицами и внутренней поверхностью бедер. Влагалище Энн расковыряли ножом. Ей отрезали клитор и соски. Судмедэксперт насчитал более сотни ножевых ран — невообразимая ярость и похоть, безумие, какого мы не видели ни в одной из четырех более поздних сцен, как будто в этом первом убийстве была некая прижизненная связь, некая неописуемая ненависть и злость. Мне нужно было сравнить лабораторные отчеты о Лабреке, чтобы увидеть, так ли глубока тема надругательств над ним.

Убийца Дэвида Брукса был не похож на убийцу Энн Чемберс. Этот быстро и бесшумно покончил с Бруксом сзади, а затем прикрыл его тело, чтобы защитить его достоинство. Не было никаких вещественных признаков, указывающих на какое-либо садистское поведение. Для садиста главное — это страдания жертвы, сексуальное возбуждение от ее ужаса и боли. Садистское поведение, по определению, не может включать в себя посмертную деятельность, ибо жертва больше не в сознании, не может страдать, не может просить или взывать к своему мучителю. Все укусы и ножевые ранения половых органов Брукса были посмертными. Дэвид не мог ощущать их боль. Значит, их целью было нечто другое, нечто сексуальное и ритуальное, нечто, чего жаждал убийца.

Энн Чемберс мучилась больше: она дольше оставалась в живых и подвергалась жестокому сексуальному насилию. Лабрек был так сильно избит, что я с трудом узнала месиво, в которое превратилось его лицо. Брукс пострадал меньше. Он был единственным из троих, кто имел отношение к гражданскому праву, но у всех имелась одна общая черта: типичный почерк Уишбоуна, нанесение колющих ран и укусов в одни и те же части тела. Что все это значило?

Я откинулась назад и закрыла глаза. Я должна поговорить с Раузером. Интересно, прочел ли он свою копию третьего письма Уишбоуна и что он о нем подумал? Я молилась о том, лишь бы она еще не попала в газеты. Страх нарастал, пока не превратился в моем горле в наждачную бумагу.

Глава 18

С идущих на юг полос шоссе I‑85, всего в паре миль к югу от центра города и Тернер-Филд, аэропорт казался светящимся пятном в далеком, исполосованном реактивными струями самолетов небе. Аэропорт Хартсфилд-Джексон в Атланте — это гигант, многолюдный город внутри мегаполиса, район без постоянных обитателей и сердца, город безымянных прохожих и отличное место, где можно легко слиться с толпой.

Хартсфилд-Джексон ошеломляет. То самое место, где в наши дни нам беспрестанно твердят быть бдительными, одновременно делает эту бдительность практически невозможной. С самого первого момента, когда раздвижные стеклянные двери пропускают вас в огромные терминалы, вы попадаете в мир радиообъявлений, стендов с инструкциями, записанных сообщений, траволаторов, баров и залов ожидания, эскалаторов, видеоэкранов, зон досмотра, магазинов, еды, подземных поездов, гула голосов сорока трех тысяч работников, солдат, копов, ищущих бомбы собак и путешественников. Один из самых загруженных международных аэропортов в мире во всех неправильных местах медлителен, как черепаха, а в остальном это вихрь информации, звуков и света. Если только вы здесь не для того, чтобы понаблюдать, пока другие поглощены своими делами. Собственные заботы путешественников отвлекают, и они лишь смутно осознают окружающих, несмотря на новые угрозы и повышенное внимание. Благодаря нехитрым уловкам по изменению внешности — очкам, бейсболке, простой одежде, ничем не примечательной по рисунку и цвету, — можно пройти мимо близкого знакомого незамеченным или задержаться в том же газетном киоске и не быть узнанным.

В таком месте люди не смотрят друг на друга. Они видят категории и стереотипы — путешественник, покупатель, полицейский, бизнесмен. Быть невидимым в общественном месте, таким как это, очень просто.