Проглоченный

– Было так холодно! – воскликнул он. – А это меня согрело. – Он ткнул пальцем в стену, и тогда я все понял. Год назад, одним особенно холодным вечером, я нарисовал на стене картину – камин, в котором уютно билось пламя.

Настоящего камина у меня не было, потому что у бедняка и не могло быть такой роскоши, но я решил притвориться, что есть – хотя бы в виде картины. Причем нарисованной настолько правдоподобно, что многими вечерами она создавала иллюзию тепла, мило меня дурача. Но картина не согрела деревянную куклу, так что кукла сама развела огонь, настоящий огонь, прямо посреди комнаты.

– Но ты же мог убить людей! Сжечь весь Коллоди! – вскричал я. И осекся, задавшись внезапным вопросом: – А ты разве умеешь говорить?

– Я говорю! Да, я говорю с тобой. Я ощущаю вкус слов у себя во рту.

– Какой ужас! – заметил я.

– Взгляни на мои ноги. Моих ног больше нет!

– Какая жалость, что пламя не поднялось выше! – пробурчал я, немало расстроившись. – Какая жалость, что ты не превратился в горку пепла. От тебя одни напасти, нечестивое ты отродье!

Вы скажете, что я был слишком жесток с ним. Но поставьте себя на мое место. (Пусть даже такое жалкое место, где я затем обитал.) Кто бы не проявил жестокость? Но теперь я об этом сожалею – до слез!

– У меня нет ног, – закричал деревянный человечек. – Совсем нет! Никаких!

– Ну и куда ты теперь сбежишь?

– Никуда! Я же не могу.

– Это твоя вина. Играть с огнем! Ты же деревянный! Заруби себе это на носу!

– Папа!

– Нет! Ты – предмет, а не существо, – твердо сказал я. – Тут надо провести четкую границу.

– Я – мальчик, – проскрипел он.

– Нет!

– Да!

– Ты – игрушка. Деревянная игрушка. Люди могут тебя использовать, как хотят, а потом класть, куда хотят. И никаких рассуждений! Никаких жалоб!

Воцарилась тишина, в нашем разговоре наступил провал, после чего прозвучал его скрипучий вопрос:

– Но тогда как я смогу быть мальчиком?

– Не сможешь! Даже не думай об этом!

– А я буду. Я этого хочу!

– Погляди-ка, деревяшка. Видишь вон те крючки? Это твои крючки. Там тебе самое место, рядом с моими инструментами и вещами. Рядом с моей кружкой, моей сковородкой.

У меня затряслись руки. Я взял шуруп с кольцом на конце.

– Что это? – спросил он.

– Шуруп с кольцом на конце.

– А зачем он?

– Это полезная штуковина. Если ввинтить этот шуруп в предмет, то я смогу, например, повесить предмет на крючок. Вон на тот пустой крючок. А ну-ка повернись!

– Что ты собрался делать?

– Это займет минуту.

Я взял деревянную куклу, воткнул шуруп между узких плеч и начал ввинчивать.

– Ой! Больно!

– Перестань…

– Ой!

– Еще несколько поворотов. Ну вот.

– Что ты со мной сделал?

– Теперь будешь знать свое место!

Я нацепил его на крючок, и он повис, болтаясь и стукаясь о стену. Стук-стук. Хрясь! Точно повешенный на виселице.

– Сними меня!

– Нет, не сниму. Молчи!

– Как так можно поступать со своим сыном?

– Ты не сын, а марионетка.

– Я сын, баббу. Я сын!

– Маленькие мальчики ходят в школу, маленькие мальчики спят в кроватках, ходят в церковь, лазают по деревьям. А ты кукла и раньше был деревом. Знай свое место!

* * *

Час спустя, удостоверившись, что дверь заперта, я снял его с крючка. Теперь мои руки не дрожали. Я вырезал для него новые ступни. И приладил их тщательно, со знанием дела. Вы бы и не заметили разницы. Как-никак я был местным умельцем-творцом.

– Если ты меня лягнешь, – заметил я, – я снова повешу тебя на крюк.

– Я не буду лягаться. Я выучил урок.

– Ну и молодец.

– Можно мне пойти погулять?

– Нельзя.

Я раскурил трубку. Он испуганно отшатнулся от зажженной спички! И в ужасе глядел на поднимающийся от трубки дым.

– Потуши! Потуши! Мы же сгорим дотла!

– Этот огонь не такой, как тот, что ты развел, – ответил я. – Он безопасен, потому что горит внутри моей трубки.

И я выпустил струю дыма.

– Погляди! Как испортилась погода! – воскликнул он.

Я продолжал дымить.

– Какие облака! Это ты делаешь облака? Ты так умеешь?

Какое интересное наблюдение он сделал! Вы понимаете? Но чем больше я его слушал, тем меньше мог оценить его слова.

– Это всего лишь горит мой табак.

– Я боюсь пламени.

– Успокойся. Это всего лишь маленький личный костер.

* * *

Чуть позже в тот же день я увидел, как он глядит в окно на детей, спешивших из школы по домам.

– Хочу быть мальчиком, – сообщил он, – бегать, как они, гурьбой.

– Мы не можем иметь все, чего хотим.

– Ты только посмотри на них, папочка! Эй! Эгей!

– Отойди от окна!

Я затворил ставни. Напрасно я позволил ему выглядывать. От этого у него возникли новые желания.

– Ты меня позоришь перед соседями, у которых настоящие дети, – сказал я. – Возвращайся на свой крючок.

– Почему?

– Потому что я так сказал.

– А кто ты такой, чтобы мне указывать?

– Тот, кто дал тебе жизнь.

– Если ты мне ее дал, то я ее забираю. И с ней сбегу.

– Будешь делать то, что тебе говорят.

– Маленькие мальчики не спят на крючках. У них есть кроватки.

– Мне что же, теперь для каждой сковородки и кастрюли сделать люльку?

– Нет, только для меня.

* * *