Прогноз погоды для двоих

После затмения свидание продолжается по моему плану. Следующая остановка – старый торговый центр в Ист-Сайде, куда мы с Алексом регулярно ходили в детстве, пока по милости миллениалов торговые центры не сделались явлением прошлого – так же, как кусковое мыло и пеленки. Впрочем, красивые ТЦ наверняка по-прежнему существуют – с роскошными магазинами, пятизвездочными ресторанами и фонтанами, которые иногда даже чистят. Однако наш торговый центр, с черно-кислотным ковролином и странными заведениями на фуд-корте («Пицца-Хаус» и «Ваузабургер», где делают не такие уж плохие бургеры), красивым точно не назовешь. Хмурые подростки – основная здешняя аудитория.

Миновав островки с ювелирными украшениями, мы подходим к мерцающей вывеске «АРКАДА».

– Боже, сто лет не бывал в таких местах! – восхищается Рассел.

Пустой зал вполне гармонирует с общей атмосферой заброшенного ТЦ. Игровые автоматы здесь не обновлялись целую вечность, но продолжают завлекательно мигать и гудеть, рождая во мне ностальгию. Самое главное, что здесь есть аэрохоккей. Я скармливаю разменному аппарату пятидолларовую купюру. Рассел прижимается ко мне сзади и горячо шепчет в ухо:

– Тут очень здорово! Спасибо!

Меня охватывает дрожь. Поразительно, как можно испытывать такое возбуждение в торговом центре, где до сих пор работает «Сирс»!..[25]

– Возвращение Рассела Барринджера в мир больших свиданий требует самых серьезных мер!

Автомат оживает с низким свистящим звуком. Я беру биту и демонстрирую Расселу сломанную руку.

– Обрати внимание: у тебя передо мной явное преимущество!

Он отвлекается, и я тут же забиваю шайбу в его ворота.

– Ха! А говоришь, вратарем был!

– Ты меня перехитрила! – Дунув на шайбу для удачи, Рассел возвращает ее на поле. – Что ж. Война – значит, война, метеодевушка! Я тебя щадить не буду!

– Даже не вздумай!

В первом матче мы держимся на равных, однако из-за сломанной руки я быстро устаю, поэтому во втором и третьем выигрывает Рассел. Наигравшись, мы покупаем на фуд-корте брецели и устраиваемся за столиком в нише, а наше место за аэрохоккеем занимают какие-то подростки.

– Расскажи, как ты был хоккеистом в Мичигане. – Я впиваюсь в сахарную корочку брецеля.

– Летом мы дни напролет играли с друзьями на улице, поэтому я всегда с нетерпением ждал каникул, хотя учиться тоже любил. В команде начал играть только в средних классах. – Он тоже откусывает кусочек брецеля. – А ты что в детстве делала?

– Мы зависали здесь с братом. У нас с ним всегда были очень близкие отношения – Алекс фигурирует почти во всех моих детских воспоминаниях. А у тебя нет братьев или сестер?

– Я единственный ребенок – поэтому, вероятно, должен быть необщительным и высокомерным.

– Похоже на правду.

Рассел фыркает.

– А где твои родители? По-прежнему живут неподалеку?

Я невольно напрягаюсь.

– Мама – да, а отец ушел от нас, когда я училась в начальной школе.

Больше всего мне запомнилось, что это был обычный день – обычный день необыкновенно теплого октября. Уроки в школе, перекус в гостях у друга, а потом мы с Алексом вернулись домой и обнаружили мать распростертой на диване.

Накануне отец на нее наорал. «Ты невыносима! – кричал он. – Не можешь хоть раз в жизни по-человечески чему-нибудь порадоваться, черт тебя подери?!» Я была наивным ребенком – мне и в голову не пришло, что это его последние слова. Периодически они ссорились, и я привыкла.

Когда мы с братом вернулись, мать лежала на диване, уставившись невидящим взглядом в телевизор. На журнальном столике стояла раскрытая коробка с пиццей. Мне очень хотелось кусочек, но было видно, что пицца уже заветрилась.

«Папа поживет некоторое время у своих родителей», – сообщила мать. «Они заболели?» – спросил Алекс. Мать ответила, что нет, потом вскочила, с грохотом выбросила пиццу в мусорку и предложила сходить в кино, чего по будням мы никогда не делали. А в остальном это был самый обычный день, пока у матери наконец не закончились отговорки. Тогда до меня дошло, что отец не вернется.

– Очень тебе сочувствую, – говорит Рассел.

– Да ничего, дело прошлое, – отмахиваюсь я, пытаясь натянуть привычную улыбку, однако губы не желают повиноваться. – Не будем на этом останавливаться – не хочу портить нам настроение.

У Рассела своих проблем полно – зачем ему еще мои?.. Он озабоченно хмурится, но тему не продолжает.

Один из подростков, сгрудившихся вокруг аэрохоккея, забивает шайбу. Соперники издают громкий стон разочарования, и это возвращает меня в реальность.

– Я, конечно, отчасти нарушаю нашу договоренность, но не могу не признаться: в глубине души волновался, что кроме Торренс и Сета нам не о чем будет поговорить, – замечает Рассел.

– Рад, что я умею поддержать беседу?

– Рад, но не удивлен. – Он предлагает мне последний кусок брецеля. – Хочу еще кое в чем признаться насчет Торренс и Сета, а потом обещаю не говорить о них до конца дня!

– Так…

– Не бойся, ничего плохого! – Он переводит взгляд с разгоряченных подростков на меня. – Когда мы все это затеяли…

– Что было твоей идеей!