Прогноз погоды для двоих

– Слушай, ну не мог же я тебя бросить со сломанной рукой! – восклицает Рассел, топая по скрипучему снегу с явным раздражением. – Она не бегала за мной и не умоляла тебя отвезти. Я сам с радостью согласился – ты мне нравилась, и хотелось тебе помочь. Она также не просила провожать тебя до номера и покупать батончики в торговом автомате. И уж тем более с тобой разговаривать.

При воспоминании о том вечере щеки краснеют даже на морозе.

– Я понимаю… – тихо отвечаю я, не желая пятнать эти воспоминания.

– Так ли важно, как все получилось? Мы же вместе. Пусть не сразу смогли договориться о том, чего мы хотим, – теперь все наладилось. Разве этого не достаточно?

Я отчаянно хочу, чтобы этого было достаточно, и желание бьется в груди, как второе сердце. Ведь Рассел такой милый на фоне снега, с красным носом и снежинками в волосах. Хочу сказать «ну ладно» и вернуться в нашу снежную сказку – мы будем кататься с горки, лепить кособокого снеговика и пить какао перед камином, а когда ляжем в постель, Рассел заправит прядь волос мне за ухо и прошепчет, как ему со мной хорошо.

– К тому же мои чувства к тебе не возникли волшебным образом именно в тот вечер, – продолжает он. – Я понял, что ты мне нравишься, не тогда, когда они отключили тебе Интернет. Я захотел тебя поцеловать не потому, что Торренс отправила тебя со мной, когда я симулировал морскую болезнь. Ты мне нравилась уже давно, Ари. Верю, что мы сошлись бы независимо от того, ездил я с тобой в больницу или нет.

Честно говоря, он прав. Однако дело не в том, что без этого вмешательства мы бы друг друга не нашли. Дело в том, что оно не дало нам разойтись и пойти своим путем. Не важно, подталкивали нас друг к другу или только «направляли» – главное, что Ливни дергали за ниточки, не давая нам отдалиться.

– Все это время у нас была страховка. Мы не знаем, что будет без нее.

Рассел прикасается к моей руке, и я бы хотела, чтобы это прикосновение казалось теплее, чем оно есть.

– Мы найдем решение. Когда мы разговаривали с тобой в тот вечер в Редмонде, я не шутил. Я готов попробовать. В этом плане ничего не изменилось.

«Но». Крошечное «но» повисает недосказанным, и, хотя я могу какое-то время его игнорировать, оно никуда не денется. «Но что, если он ошибается? Что, если все изменится? Что, если он не сможет выносить твои темные дни?..»

– Но… ты ведь еще не видел меня в худшие моменты. – Только произнеся вслух, я понимаю: вот он, мой главный страх. – Это тяжело. Тяжело настолько, что я могу тупо просидеть весь день на парковке у какой-нибудь закусочной, пытаясь не расплакаться. Тяжело настолько, что я не способна выполнять даже простые повседневные задачи. И невозможно предсказать, когда такой день настанет. Ты к этому готов?

Он молчит, прислонившись к стене кофейни, не работающей из-за снегопада. На объявлении о закрытии нарисован снеговик с сердечками вместо глаз.

– Я… думаю, да, – запнувшись, наконец отвечает Рассел.

Эта неуверенность перерастет в досаду, гнев, равнодушие – совсем как с моей матерью.

– Именно тогда нам понадобится страховка, а ее нет. Останемся только ты, я и мой дурацкий мозг, действующий против меня.

Проблемный орган, которому невозможно полностью доверять. Призма, искажающая реальность и закрашивающая ее серым цветом. Если некому будет нас подхватить, что случится, если мы упадем? Точнее, когда мы упадем.

– Мне кажется, нам надо отойти от случившегося и вернуться к разговору с ясной головой – через несколько часов или вообще завтра, – предлагает Рассел.

Нет. Отойти – значит, снова стать хорошей девочкой, которая ставит чужие переживания выше своих собственных. Он не понимает – нельзя «отойти» от моего психического заболевания.

– О том и речь! – восклицаю я, от холода зарываясь глубже в карманы пальто. – Не факт, что у меня завтра будет ясная голова. Я это не полностью контролирую. И так будет всегда, насколько бы мы ни отошли. У меня всегда будет депрессия, которая иногда проявляется весьма неприглядно. Как бы ни было хорошо, она всегда возвращается, и я научилась это принимать.

Никогда я не была с Расселом более искренней, чем сейчас. Безо всякой цензуры – все страхи и отрицательные эмоции на виду.

Я так долго стою на солнце, что при моргании в глазах плавают яркие пятна. «Мы слишком сло-о-ожные!» – распевает мать в моей голове. В реальности она не пела, однако в памяти звучит именно так.

Рассел морщится и поджимает губы – то ли от холода, то ли от моих слов. Где же «Мне все в тебе нравится, все твои версии»?

– Что? Такая Ари тебе не нравится? – развожу руками я, и левый локоть отзывается болью. Понимаю, что слишком давлю на Рассела, но не могу остановиться. Это и к лучшему – станет понятно, что отношения обречены на провал, пока мы зашли не слишком далеко (хотя, возможно, уже поздно).