Читаем Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.) полностью

Христианство Степун считал не отвлеченным философским миросозерцанием, а «живой верой, связывающей каждого человека с Богом не отвлеченно, но конкретно, т. е. всегда в конкретно-исторической ситуации». Это относилось как к человеческой деятельности, так и к государственно-политической сфере. В целях возрождения России Степун признавал необходимым проводить христианскую политику, целительная сила которой состоит в недопустимости доктринерства и утопизма. Осуществление этой политики должно проводиться не государственно-педагогическими и агитационно-политическими средствами и не составлением «выработанных» христианских программ. Христианская политика для Степуна – подлинно религиозное дело, осуществляемое религиозным участием христиан в конкретной политической жизни. При этом церковь должна воспитывать христианскую веру, слух, дар прозорливого постижения смысла всякой исторической ситуации, христианскую твердость и гибкость, а также чувство ответственности за все происходящее в мире[87].

Защиту социального христианства и лозунга «Христиане – на политический фронт» Степун обосновывал общеполитической обстановкой в мире: «переходом от эпохи безыдейной свободы к эпохе насильнической идейности», натиском идеократических режимов, к которым в разной степени «содержания зла» относил нацистскую Германию и большевистскую Россию.

Для действенного осмысления вопроса об отношении христианства к политике Степун считал необходимым обратиться к истории русской церкви и религиозному опыту русского народа. Он считал, что официально господствующей формой взаимоотношения христианства и политики была «в России укорененная в византийском цезарепапизме и националистическом иосифлянстве тесная связь государства и церкви». Если эту особенность Милюков (на которого ссылается Степун) признает «характернейшей чертой русской церковности», то Степун относит ее к государственности. Отмечая роль иосифлянства в построении московского государства, Степун вслед за Федотовым полагал, что «огосударствление православия» привело к снижению мистического уровня церковной жизни, «огрубению русской иконы» и к тому, что «мелеет поток русской святости»[88].

Православно-русское разрешение вопроса о роли христианства в построении государственной, общественной и культурной жизни Степун считает необходимым связывать не с доминирующей иосифлянско-синодальной линией, а с учением Нила Сорского. Русское религиозное творчество, по мысли Степуна, гораздо глубже связано с исповедуемым заволжскими старцами отделением церкви от государства, с требованием, чтобы государи светские не вмешивались в духовные дела и пастыри не страшились власти, с протестом против церковного благословения ссылок и казней за государственные преступления, со стремлением к свободе духовной жизни.


В будущей России, как считал Степун, сотрудничество церкви и государства должно быть творческим. Обязательным условием их плодотворного взаимодействия должно быть отделение церкви от государства, неустанная религиозная забота церкви «о праведности государственных путей», а также внутренняя связь церковной жизни и национальной культуры. Залогом возможности творческого сотрудничества церкви и государства в будущем Степун признает «почти чудесную связь православного монастыря с глубиной народной жизни и с вершинами национальной культуры, осуществляемую в Оптиной Пустыни». Когда старца Льва, рассказывает Степун, духовное начальство упрекало в забвении монашеского обета, он указывал на стекавшиеся к нему народные толпы, которым нельзя было не помочь. Оптинские старцы не только помогали народу советом и словом, но ввели в свою обитель духовное наследство величайших русских писателей Гоголя, Достоевского и Соловьева.

Выполнение отмеченных трех условий делают чуждыми русскому религиозному сознанию христианскую политику католицизма, при котором церковь имеет реальную власть над государством, и христианство протестантизма, которое отказывается от всякой власти над миром[89]. Теократическая власть, соединяющая в одном лице власть монарха и церкви, для России также неприемлема.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Russica

Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова
Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова

Иван Петрович Павлов (1889–1959) принадлежал к почти забытой ныне когорте старых большевиков. Его воспоминания охватывают период с конца ХГХ в. до начала 1950-х годов. Это – исповедь непримиримого борца с самодержавием, «рядового ленинской гвардии», подпольщика, тюремного сидельца и политического ссыльного. В то же время читатель из первых уст узнает о настроениях в действующей армии и в Петрограде в 1917 г., как и в какой обстановке в российской провинции в 1918 г. создавались и действовали красная гвардия, органы ЧК, а затем и подразделения РККА, что в 1920-е годы представлял собой местный советский аппарат, как он понимал и проводил правительственный курс применительно к Русской православной церкви, к «нэпманам», позже – к крестьянам-середнякам и сельским «богатеям»-кулакам, об атмосфере в правящей партии в годы «большого террора», о повседневной жизни российской и советской глубинки.Книга, выход которой в свет приурочен к 110-й годовщине первой русской революции, предназначена для специалистов-историков, а также всех, кто интересуется историей России XX в.

Е. Бурденков , Евгений Александрович Бурденков

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

Монография посвящена актуальной научной проблеме — взаимоотношениям Советской России и великих держав Запада после Октября 1917 г., когда русский вопрос, неизменно приковывавший к себе пристальное внимание лидеров европейских стран, получил особую остроту. Поднятые автором проблемы геополитики начала XX в. не потеряли своей остроты и в наше время. В монографии прослеживается влияние внутриполитического развития Советской России на формирование внешней политики в начальный период ее существования. На основе широкой и разнообразной источниковой базы, включающей как впервые вводимые в научный оборот архивные, так и опубликованные документы, а также не потерявшие ценности мемуары, в книге раскрыты новые аспекты дипломатической предыстории интервенции стран Антанты, показано, что знали в мире о происходившем в ту эпоху в России и как реагировал на эти события. Автор стремился определить первенство одного из двух главных направлений во внешней политике Советской России: борьбу за создание благоприятных международных условий для развития государства и содействие мировому революционному процессу; исследовать поиск руководителями страны возможностей для ее геополитического утверждения.

Нина Евгеньевна Быстрова

История
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

В монографии рассмотрены прогнозы видных представителей эмигрантской историографии (Г. П. Федотова, Ф. А. Степуна, В. А. Маклакова, Б. А. Бахметева, Н. С. Тимашева и др.) относительно преобразований политической, экономической, культурной и религиозной жизни постбольшевистской России. Примененный автором личностный подход позволяет выявить индивидуальные черты изучаемого мыслителя, определить атмосферу, в которой формировались его научные взгляды и проходила их эволюция. В книге раскрыто отношение ученых зарубежья к проблемам Советской России, к методам и формам будущих преобразований. Многие прогнозы и прозрения эмигрантских мыслителей актуальны и для современной России.

Маргарита Георгиевна Вандалковская

История

Похожие книги