Я порядком ничего не понял и на время вообще забыл о странных словах племянника кардинала.
В середине мессы дверь хлопнула, и на хоры ворвался разъярённый длинноносый дылда под два метра ростом, повергший в недоумение маэстро Фьори, да и весь хор.
— Ты ещё кто? — возмутился маэстро.
— Я Джустино Цанцара (Комар, ит.), новый солист! Меня выписали из театра «Капраника»! Между прочим, пообещали большие деньги!
Принесло, что называется, почти на неделю позже назначенного срока. Где ты раньше-то был?!
— Что ж, простите за недоразумение, — извинялся маэстро. — Надеемся, этого больше не повторится. А вы, Алессандро, как не стыдно, самозванец вы этакий! Встаньте в четвертый ряд и особо не высовывайтесь!
Доменико пытался вступиться за меня, но в итоге сам получил по шапке за содействие липовому солисту.
— Больно мне надо высовываться! — проворчал я. Как будто это я сам себя сюда притащил!
Новый солист исполнил свое соло, его голос был достаточно ровным и высоким, но неприятного тембра, напоминающего комариный писк. Одним словом, комар!
К середине мессы на хоры прибежал запыхавшийся мальчик, он принес анонимную записку, которая гласила следующее:
— Немедленно уберите это писклявое насекомое, или я собственноручно прихлопну его! P.S. и верните того сопраниста, что пел три дня назад! Школа, конечно, хромает, но хотя бы голос не настолько ужасен!
Получив записку, маэстро Фьори побледнел:
— Это же почерк Папы! Он требует другого солиста, тебя, Алессандро!
Что? Я не мог в это поверить! Мой посредственный, как я думал, голос, столь высоко оценили?
— Вот ваши ноты. Вставайте в первый ряд.
Пафосный «виртуоз» с позором покинул Капеллу со словами «Я ещё вернусь!».
А мы с Доменико и братьями Альджебри после окончания мессы отправились отмечать триумф справедливости.
По дороге мы громко обсуждали всё подряд. Я чувствовал себя как никогда прекрасно в компании единомышленников и с интересом слушал всё, что они рассказывали.
Доменико на редкость хорошо разбирался в опере и сам рассказал о последних «хитах» римских и неаполитанских композиторов. Когда же мы с братьями Альджебри перешли к обсуждению алгоритмов умножения чисел и численному решению уравнений более чем четвертой степени, а также предпринятой мной попытке объяснить, что такое непрерывность и множество континуум, великий «виртуоз» не выдержал:
— Vai al fosso*! Не знаю я вашей математики и знать не желаю!
Пришлось сменить тему на более нейтральную: обсуждение театральных механизмов и декораций. Карло Альджебри, как оказалось, участвовал в проектировании громоздкого механического транспортного средства, использовавшегося в театре для перемещения декораций на сцене.
— Мой отец, Джованни Альджебри, — рассказывал Карло Альджебри. — Композитор и математик, в равной мере научил нас музыке и точным наукам. Если бы мы со Стефано не стали певцами, мы бы непременно стали учёными или инженерами!
«Надо же, — подумал я. — У меня-то ведь как раз обратная ситуация».
Комментарий к Глава 4. Капелльские будни Vai al fosso! – Иди в канаву!
====== Глава 5. Развлечения для «virtuosi» ======
— Это «до» третьей октавы или после четвёртой? (братья Маркс, «Ночь в опере»)
Мы сидели в ближайшем трактире и всё так же громко разговаривали. Впервые я не стеснялся своего голоса: а чего стесняться, когда в моем новом мире такие вещи считаются если не нормой, но явлением вполне обыденным? Наконец, я совсем осмелел и предложил «тост»:
— Друзья, давайте устроим соревнование: кто вспомнит наибольшее количество знаков числа Пи, тот получит вот эти раритетные часы!
Часы с миллисекундной стрелкой для певцов восемнадцатого века оказались в диковинку, но я объяснил, что это последнее изобретение некоего швейцарского учёного, инкогнито приехавшего в Петербург.
— Вызов принят! 3,141592!
— 3,14159265358!
Выкрикнули по очереди братья Альджебри. Я смог вспомнить первые семнадцать символов после запятой (вот, что называется, заняться нечем!). И тут из-за стола поднимается Доменико, который вообще не интересовался математикой:
— 3,141592653589793238462643, — и с невозмутимым видом садится на место.
— Браво, Доменико! — со всей дури заорали мы и бросились поздравлять победителя.
— Поздравляю, дружище! Теперь твою замечательную коллекцию часов украсит вот эта редкостная вещь.
После увлекательного конкурса по запоминанию знаков числа Пи мы перешли к любимой всеми virtuosi старой доброй игре «Кто дольше споёт ноту на одном дыхании». На эту тему даже существует легенда о том, как синьор Карло Броски в своё время перепел трубача. В итоге последний в изнеможении свалился под сцену, а первый сорвал овации и был признан величайшим певцом всех времён и народов.
Нам четверым до Фаринелли, конечно, как до Юпитера, но кто мешает попробовать?
— Господа, какую ноту будем петь? — поинтересовался я.
— Высокую, разумеется. Причём, с нарастающей громкостью, — предложил Стефано Альджебри.
— Высокая для альта есть средняя для сопрано, — заметил Доменико. — Нельзя одинаково оценивать различные голоса.