Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

После чаепития мы с Доменикой закрывались в нашей комнате, где занимались… нет, не «супружескими обязанностями», но вокалом и игрой на инструментах. Да, к слову, под руководством своей возлюбленной я начал осваивать скрипку, и этот инструмент мне давался с большей лёгкостью, чем фортепиано в музыкальной школе. Может быть, потому, что скрипка — инструмент для математиков? Или потому, что Доменика — самый лучший педагог из всех, у кого я когда-либо учился? Как бы то ни было, теперь мы вдвоём с Александром Данилычем Фосфориным выносили мозг старшим: нас почему-то особенно веселило, когда его отец и мой дальний предок при нашей игре изображал такую гримасу, словно килограмм лимонов съел. Я сразу чувствовал себя по меньшей мере Шерлоком Холмсом, который тоже был не прочь поскрипеть посреди ночи.

Пётр Иванович после того шокирующего случая во время нашей с Доменикой первой ночи, казалось, вообще забыл про Доменику, про наследников и про злосчастный брачный контракт, проводя большую часть времени в дальних покоях с Софьей Васильевной. Да, нас с Доменикой он оттуда выселил в наши смежные комнаты и огромный ушат себе забрал. Также он потребовал назад те нелепые серьги с фиолетовым стеклом — «раз уж Марии Александровне не пришлись по вкусу оные» и передарил их своей жене. Я смотрел на него и тихо обалдевал: князя словно подменили, куда-то делась вся вредность и агрессия, и их место заняла вновь возродившаяся в душе пылкая влюблённость.

Так что медовый месяц в роскошных покоях вместо нас провели мои достопочтенные предки, а нам пришлось довольствоваться двумя маленькими комнатками: в одной из них я сделал спальню, перетащив туда вторую кровать из соседней, при этом чуть не надорвавшись: это вам не какая-нибудь пластиковая раскладушка из магазина «Икеа», а громоздкая допотопная кровать с металлическими спинками. Во второй комнате мы устроили репетиционную, где разместили инструменты и многочисленные ноты. На стариков мы не обижались: мужик с возу — мерину легче. Единственным, что меня беспокоило, был тот маразматический брачный договор. Да, я по-прежнему горел желанием иметь ребёнка от Доменики и Петра Ивановича, поэтому последние события в какой-то степени меня расстраивали. Князь вообще перестал обращать на нас внимание, обещал «зайти завтра», но это «завтра» длилось уже три недели. В итоге, одним ранним утром я уже сам отправился к нему в покои, чтобы всё-таки уговорить его на… соитие с моей супругой. Да, Саня, по-видимому, ты настоящий придурок!

Когда я заглянул в покои, то увидел, что Пётр Иванович с Софьей Васильевной сидят в этом нашем деревянном ушате — совершенно измотанные и разгорячённые. Вот что значит пятнадцать лет без отношений! Я аккуратно постучался, и мне позволили войти.

 — Простите, Пётр Иванович, Софья Васильевна. Но я пришёл по очень важному делу.

 — Опять ты со своим договором. Зайди позже, мне сейчас не до того, — расслабленным голосом промолвил князь.

 — Вы уже почти месяц так говорите. Вы же обещали! Тем более, вам же ничего не стоит один-единственный раз посетить мою супругу с одной-единственной целью!

 — Эх! Вот же пристал, как банный лист! — вздохнул Пётр Иванович. — Будет тебе. Зайди через полчаса.

Если честно, я не понял, зачем ему понадобился я и почему через полчаса. Но ослушаться я не смел, хотя и не получал в последнее время от него подзатыльников. Поэтому ровно через тридцать минут я вновь постучался в двери дальних покоев. На этот раз Пётр Иванович, в бархатном халате, сам открыл мне дверь, но внутрь помещения не впустил, а вместо этого вручил мне хрустальный бокал с какой-то белой жижей на дне.

 — Это что? — не понял я, наивный кретин Алессандро.

 — То самое. Введёшь ей. У Марка Николаича трубку стеклянную с поршнем для опытов химических попросишь, — кратко пояснил он.

Я не успел ничего сказать и спросить: Пётр Иванович закрыл перед носом дверь. Дошло только спустя несколько минут, и я невольно вздрогнул, осознав, что было в хрустальном бокале. Значит, он смог решить проблему самым гуманным для Доменики способом и избавил её от предстоящего кошмара? О, но тогда Пётр Иванович самый благородный и милосердный из аристократов восемнадцатого века!

Осторожно, обхватив бокал обеими руками, чтобы не уронить его и не пролить драгоценное сырьё, я направился к Марио и Ефросинье, чтобы попросить вышеупомянутую химическую посуду. Да уж, ну и эксперимент предстоял нам с Доменикой, можно сказать, мы сделаем прорыв в медицине того времени! Интересно только, кто надоумил Петра Ивановича на подобный поступок?