Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Об острове Пасхи. 5 апреля 1722 года экипаж главного корабля «Afrikaanse Galley» голландского путешественника Якоба Роггевена заметил на горизонте сушу — остров Рапануи. В тот же день адмирал назвал остров в честь праздника Пасхи. Но затем европейцы забыли о существовании острова на целых 50 лет.

====== Глава 17. Пять итераций, «белый слон» и жуткое похмелье ======

Как диск луны скользит в седых волнах,

Твоя душа видна в твоих глазах.

Сияют кротостью они,

Не обмани, не обмани…

(Г. Гейне, М. Корнеев)

Я вышел из комнаты, не понимая, где нахожусь, кто я такой и что делать дальше. Этот «апулийский скорпион» (я не брежу, Доменико, по его словам, родился в середине ноября, но ни он сам, ни кто-либо из родственников почему-то не мог назвать точную дату) окончательно меня добил. Я не понимал, что происходит. Ну, подумаешь, парень вырядился на карнавал, а панталоны дома забыл. Всякое ведь бывает. Но вот только испытанное в тот момент чувство стыда и смущения было совсем для меня нехарактерно: я никогда не испытывал подобного по отношению к лицам мужского пола. Сейчас же ощущение было такое, словно я посягнул на честь дамы, позволив себе так бесцеремонно приподнять завесу целомудрия. Так нельзя поступать. А по отношению ко мне, что ли, можно? Что я тебе такого сделал, Доменико, что ты так жестоко со мной поступаешь? Голова отказывалась работать, и страшно хотелось выпить, чтобы забыться и не думать на больную тему.

За две недели пребывания в Риме восемнадцатого века я, как мне казалось, постарел лет на десять. Я просто устал. Устал думать, строить гипотезы и математические модели при недостатке исходных данных. Мой мозг, подобный центральному процессору, способному лишь на вычисления, отказывался понимать и принимать поступающую каждый день информацию.

Почему я в Риме? Почему в восемнадцатом веке? Кто такой Доменико? Почему он так панически боится детской заколки и упоминания фамилии Фратти? Что, вообще, происходит? Впервые за последние пять лет я мысленно обратился к Богу, с трудом вспоминая известные мне молитвы, которым много лет назад научил отец Филофей. Нет больше сил: я один против всех этих «ветряных мельниц» неопределённости и неизвестности. Мне никто больше здесь не поможет просто потому, что все окружающие ничего не знают, а Доменико что-то знает, но не признаётся.

Ответственный и исполнительный Стефано, как часовой, дежурил у двери в гостевую комнату. В том, что он всё слышал, а то и подслушивал, можно было не сомневаться. Но вряд ли он что-то понял из нашего с Доменико разговора, смахивающего на пьяный бред.

 — Так быстро?! — удивился сопранист, когда я весь «взмыленный» выскочил из комнаты. — Ну вы, ребята, даёте: превзошли самого страстного сопраниста в Риме, то есть Стефано Альджебри. Слушай, а кому он там голову собрался рубить?

 — Стефано, не осталось ли граппы? — не отвечая на вопрос, сходу спросил я.

 — Граппы? — удивлённо спросил Стефано. — А я думал, тебе оливковое масло понадобится, — с усмешкой ответил сопранист. — Ну и ещё кое-что…

 — Какое, к лешему, масло?! — злобно прошипел я. И так нервы на пределе, а этот товарищ ещё дров в огонь подкидывает!

 — Не знаешь, что ли? А, точно, забыл. Ты же абсолютный девственник.

 — Я в вашем развратном Риме скоро чокнусь, — простонал я и, закатив глаза, опустился на корточки, обхватив голову руками. — Дай хоть нервы успокоить.

 — Что ты хотел от города, в котором женские роли исполняют «виртуозы»? Причём, не только на сцене, — мрачно пошутил Стефано. — Ладно, сейчас принесу тебе граппы, если Никколино не допил от расстройства чувств.

Выпив стопку, кстати сказать, ту самую, из «пьяных шахмат», с изображением белого слона, я всё-таки принял решение. Простите, уважаемые, полумифические князья Фосфорины, своего негодяя-потомка, применяющего столь неблагородные методы для раскрытия неопределённости.

 — Пойду, — я поднялся с пола и направился в сторону комнаты.

 — Всё-таки решился? — поинтересовался Стефано.

«Слушай, не зли меня, — подумал я. — «Ведь могу и наколотить в твоём же доме, и виртуальный ус не дрогнет. Ведь это не смешно: у меня драматическая ситуация, а он мне глупости говорит!»

 — Если ты имеешь в виду то, что ты имеешь в виду, — «здравствуй, рекурсия», подумал я, — то нет.

 — Тогда зачем тебе идти к Доменико? — не понял этот сопранист-математик.

 — Тебе какая разница, зачем? — огрызнулся я. — Одеяло подоткнуть, вот зачем.

Скрепя сердце, я вновь вошёл в гостевую комнату. Другого шанса узнать правду не будет. Разве что отправиться к «Bocca di Verita» и положить палец в рот каменному Тритону.