Прогресс

Позади были долгие дороги сражений, и теперь под ногами сияла вершина славы.

В начале восьмидесятых двадцатого столетия мы воткнули лопаты на Поклонной Горе, спустились с нее и живем теперь по-разному. А тогда вся компания свалила вниз на проспект Калинина и пошла в известный тогда кабак попить натурального чешского пива, потому что у меня брат там работал очень важным человеком. Пивка попить в те времена было не так просто. Завозилось оно в магазины трижды в неделю и раскупалось в одночасье. Сорт предлагался один – Жигулевское, и разбиралось моментально. Когда был брошен клич: кончай фуфло, пошли по пиву, решение масс стало однозначным. Молодежь пошла под гору.

Комиссар на нас всех бумагу отправил по месту работы. Ругали крепко, но каждый отстаивал свои позиции исторической справедливости с точки зрения измов данного времени. Поскольку прицел пулемета был не особо заточен на сельскохозяйственные нужды, решили оставить пробный посев без надлежащих удобрений. За всеми дебатами прошло время. Поднялось закрытое забрало социализма, и все увидели его открытое лицо. Парк победы без нас расчистили, и вместо горы одно название осталось. Только лопаты наши, одним ударом вкопанные, по сей день там стоят. Хотите, проверьте.

Только техника во главе с комиссарами победу одержали. Ландшафт ровным сделали, чтобы никакому Наполеону на этой горе сидеть неповадно было. Хорошо бы тогда и Кавказ сравнять.

Поднимаюсь по ступенечкам Бабушкиного дома, что стоял на Новоселенской улице близь Крестьянской заставы. Думаю о том, что здесь родилась мама моя, и дядьки мои на свет появились, плечи мои в ширину раздвигались, а ноги уверенно топали по асфальту, и ладони бежали трещоткой по выцветшему забору. Я осознал себя в этом мире, к которому принадлежу, и никогда с ним не расстанусь. В ушах скрипят раскаченные перила, и ноги бегут по истертому камню ступеней. Каблучки мамы цокают наверх, и голос деда, которого я ни разу не слышал, произносит:

– Что-то ты, дока, задержалась сегодня?

– Пап, меня провожали, не стоит беспокоиться.

– Ладно, уж, вот сама повзрослеешь, тогда поймешь.

Все быстро повзрослели, начиная с 22-го июня 1941-го года. После войны в свои 49 дед умер, не дожив до моего рождения десять лет, а другого деда похоронили через год после моего появления на свет.

Оба поступили неправильно и лишили Дедства ребенка, который говорил:

– У меня бабок до фига, а деда ни одного.

Когда по дырам из небес

Прольется ливень мимоходно,

Ударят с градом или без

По стеклам, крышам, как угодно.

Когда напенится река,

От судороги ногти побелеют,

А ветер гонит облака,

На волнах гребни поседеют.

Глазами встретимся с тобой.

И ты без слов поймешь – я твой.

И капельки дождя из глаз

Дополнят ливень.

Мы познакомились… Ах, случайно не бывает. Когда ломали Новоселенскую улицу, мы с другом Ромкой развлекались, бегая по трубам. Был котлован. Был бульдозер. Мы жили на окраине Москвы, но все равно прикатывали на велосипедах сюда посмотреть…

Мама всегда на работе, папа тоже. Кузьминской шпане надо было показать, откуда ты. Самоутверждение. Главный козырь – брат в армии. Придет, ну тогда все получат.

Самое главное в дворянстве – это происхождение. Местные кузьминские короли песочниц отвергали мое таганское происхождение, потому что меня всегда сопровождала бабушка и даже завязывала шнурки на ботинках. Все решения дворовых проблем заканчивались появлением Бабы Маши и капитуляцией всех остальных бабок, теток, отцов, матерей и всего отряда, который мог противостоять ее внуку. Она отслужила бы за меня в армии и стала бы замечательным замполитом в действующих войсках на любой территории, где служит ее внук. Только скрутило ее. Мастера Боткинской больницы ничего не смогли. Бабушка умерла. Мама закурила. Я стал взрослым.

Из кузьминских хрущебок мы добирались до Таганки. Колеса велосипедов прекращали вращение, и мы выходили на помойку, где можно было найти все, что угодно для счастья, которого нельзя получить дома.

Потом ехали в Измайлово или на Соколиную гору. Нам было по десять лет от рождения.

Запрещаю все это читать детям до шестнадцати.

Стихи про медведицу… Не ту, а эту

Когда мне одиноко и тоскливо

И не с кем поделиться, рассказать,

То я смотрю на бисерное небо,

Так хочется Медведицу обнять.

И, кажется, что вдруг ты сходишь с неба

И ласково мне лапу на плечо

Кладешь так бережно и тихо,

Что стало вдруг на сердце мне легко.

До самого утра мы проболтаем.

Но вот крадется дымчатый рассвет.

Ты мне косматой лапою помашешь

И гасишь искорки планет…

Мне было одиннадцать, когда нацарапал я эти строчки на ватмане, потому что простой бумаги не нашлось, а папа с мамой в КБ работали.

Выпью с вами… Вспомню Венечку. Так вот, когда отошло, продолжу.