Прогресс

Выхожу на станции ноль один, НУЛЯ НЕТ, А ОДИН ЕСТЬ. Пересекаюсь мыслями с прочими цифрами, но выхожу на прямую железнодорожную. ИДУ ПО ШПАЛАМ, и нет мне дела до того, в каком направлении рельсы проложены, главное путь направлен параллельными линиями, результатом производства металлургических комбинатов. Важно шаг приравнять к шпалам. Семеню, как по буквам. Неудобно ступать, а идти надо. Спотыкаюсь о шпалы. Щебенка хрустит, как черствый сухарь в зубах молодого солдата. Сколько их полегло на этом направлении и на том тоже. Вот бугорок прохожу, на нем ничего, кроме малины, а под ним – Царствие Небесное. Присел рядом. Камешки из обуви вытряхнул. Пить хочется.

Байка первая

Бомбежка была на наши позиции, но наступать не стали. Сидим в земле, представленной воронками от взрывов. Кучками сидим. Кто где уцелел, там и угнездился. Губы слиплись, не говоря про все остальное. Только высунись, он очередями по всему, что движется в несколько пулеметов пристрелянных. Связь между небом и землей у всех была, только больше никакой связи не было. Никто не знает, что там слева, а слева не знают, что там справа. Наши пулеметы тоже по ним работают. Мы в своих воронках, и они в своих. Кровь тоже жидкая, но ей не напьешься. Солнце жарит. Хочется выпить реку, только из убитого Витьки перестало течь, запеклось все. Вдруг слышится топот и скрип колес телеги. На полном скаку между нами и ними врывается конь, запряженный бочкой с водой, и останавливается посреди нейтральной полосы. Пулеметы заглохли, а конь стоял до тех пор, пока разливали воду по флягам они и мы. Потом разбежались по позициям люди с флягами, наполненными водой. Конь ушел с поля боя, а люди остались с той и другой стороны. Только с третьей стороны прозвучал выстрел. Лейтенант застрелился из табельного оружия. Тишина потом была долгая. После началось снова. Визг, скрежет, вой и плачь проходили через жерло коловращения, чтобы выползти наружу месивом кровавой каши с запахом серной кислоты и ладана. Это произошло много лет спустя, после великой победы 45-го, и началось с поминок моей роты, принадлежащей отдельному саперному понтонно-мостовому батальону, отправленного в Афганистан еще до начала официального ввода Советских войск на его территорию. Будучи ноябрьским дембелем-78, я отсылал новогодние поздравления уже не существующим адресатам. Только об этом чуть ниже.

Когда я выпил свои первые фронтовые сто грамм, то осознал, что этой дозой не отделаешься, а надо знать меру. Мера бывает разная. Для разгона. Для успокоения. Чтоб догнаться. Чтоб нажраться. Можно еще невозможное количество мер перечислить, но самое главное – осознать критическую точку. Венечка Ерофеев свою точку определенно знал, Гоголь тем более. Оба сошли с ума, или мир сдвинулся с рельс, пришпандорив к обочине Мертвых душ вялотекущую блевотину «Москва – Петушки».

Сегодня мне страшно. На современной сцене ставят невообразимое. Многие мои современники не знают, кто такой Ленин. Неужели я такой старый, а мне всего пятьдесят четыре? Один из моих дедов уже умер в этом возрасте, отвоевав Великую Отечественную во фронтовом тылу. Когда даже его дочь, моя мама, не знала, на каком производстве он работает. Только ноги его распухали до размера хорошего бревна, а топить печку было нечем. Только младший мамин братишка, привезенный из Башкирской эвакуации в Москву, увидев яблоко, сказал: «Какая красивая картошка». Причем это элитные дети. Не в нынешнем смысле, а в том, что папа стоял у окна вечерами и ждал, когда его семнадцатилетняя дочка придет домой с прогулки, а потом уходил в ночь на работу руководить предприятием замкнутого цикла.

Нынешнее, безусловно, срастается с настоящим. Не знаю, что такое настоящее.

Настоящий цвет.

Настоящий блик.

На столе предмет.

Я к столу приник.

За столом своим

Я смотрел в окно.

Сяду перед ним

И протру стекло,

Под которым жизнь,

За которым цвет.

«Пьяному от радости

Пересуда нет».

Здесь Есенин жил,

Пушкин ночевал.

Я все тот, как был.

Был и не пропал.

Письменный мой стол,

Мой ночной причал.

На тебе порой сына пеленал.

И в созвездьях плыл

И ура кричал.

Мой, братишка, стол,

Мой немой причал.

Вторая байка из колодца

Промежуточная жизнь. Пробовали? Знаете? Может, дополните ведро из колодца, а может, выплесните все ведро.

Сегодня мы спьяну поговорим о бесконечности. Параллельные рельсы лежат на земле. Колеса стучат по бесконечному пути нашей мысли, а все остальное переходит в отголоски стука нашей памяти и складывается в стройную мелодию колесного ритма, говорящего о том, что надо накрыть маленький столик, расслабиться и закусить. На то она и промежуточная жизнь.

Это – от пункта А – до пункта – Б.

Байка очередная

Скучная жизнь.

Все знают, что в определенных ситуациях хочется удавиться, только не каждый может это желание удовлетворить, потому, что, как правило, только петлю на шею наладишь – жизнь налаживается. Главное, чтобы табуретка под ногами в этот момент не подкосилась.