Прогулка по висячему мостику

Она поднялась вместе с Женечкой с благим намерением приступить к ликвидации горы оставленной вчера грязной посуды. Судя по тому, что эта гора оказалась гораздо скромнее ожидаемого, Женечка поднялся уже давно, однако, судя по тому, что она все еще возвышалась над раковиной, он не счел необходимым лишать сомнительного удовольствия остальных страждущих заняться решением бытовых надобностей.

— Мне оставил? — спросила Ира, окидывая взглядом содержимое раковины.

— Да я б вообще ничего не мыл! Вот только со злостью как-то справиться надо было.

— Ну, видимо, ты не так уж сильно и злился.

— Это почему?

— Если бы твоя злость отличалась особой грандиозностью — тут бы царил идеальный порядок.

— Ира, я, как ты сама заметила, тебе часть оставил. Исключительно по дружбе.

— А с чего это я, по-твоему, злиться должна?

— Палладина! Да неужто ты мне вот так запросто простишь измену?

— В смысле?

— Ну я ж с твоей бывшей соседкой переспал!

— Жень, вот если б ты меня с ней переспать попытался заставить, тогда б я точно обиделась!

— Браво! Палладина! Моя школа!

Кофе сварился. Ира сполоснула руки и выключила воду, оставив недомытую посуду ждать следующего, кто подвергнется приступу хозяйственности. В гостиной Иру и Женечку встретили философские размышления Лоренца:

— …вербализации, независимо от языка, выучиться, в принципе, не так уж и сложно, но вот до конца понять людей — это действительно что-то из области фантастики. Вообще-то, они и сами понять себя не в состоянии. Впрочем, это все от вербализации и происходит. Ведь невозможно объяснить словами то, чего на самом деле хочешь и чувствуешь, а они пытаются, оттого сами и запутываются и потом понять ничего не могут.

— О чем это ты, Лоренц? — спросила его Ира, усаживаясь на диван.

— Я? О ваших странных развлечениях, — задумчиво ответил Лоренц.

— Не одобряешь? — в свою очередь спросил Женечка.

— Нет… Отчего же? В некоторой степени действительно прикольно. Тем более что, хоть шуточки твои добрыми не назовешь, но, тем не менее, никто ведь не пострадал…

— А ты уверен? — с интересом спросила Ира.

— Еще бы! Та мадам, фигурально выражаясь, на крыльях парила от счастья.

— Да ты что! — полупритворно полунатурально выразил удивление Женечка.

— Ну уж ты ей полудохлым тюленем явно не показался. Мне, кстати, тоже.

— Подглядывал, значит?

— Безусловно, подглядывал! Подслушивать-то особо нечего было. Зив! Представляешь!? Хоть какой-то процесс у них сведен к минимуму вербализации!

— Между прочим, этот процесс у людей еще предполагает интимность обстановки, — язвительно заметил ему Женечка.

— Да ты что?! Правда?! А я и не знал! — издевался Лоренц. — Если честно, у меня возникло такое ощущение, что ты и Иру не без удовольствия поприсутствовать пригласил бы.

Женечка изобразил задумчивость, воздев глаза к потолку, и для пущего эффекта театрально почесал затылок, а потом, ехидно посмеиваясь, сказал:

— Если честно — то да. Серьезно, Ира, надо полагать еще то зрелище было! Ты вот у Лоренца спроси — он-то видел! Кстати, Натали, по-моему, этого тоже для полного счастья не хватало.

— Вот-вот-вот! И я ж о том же! — томно промурлыкал Лоренц.

— Кретины, — сквозь зубы процедила Ира.

— Палладина, на кухне еще осталось достаточно грязной посуды, — весело прошептал ей Женечка.

— Нет! Ну надо же! Переспать с женщиной просто ради удовольствия! — возмутилась Ира.

Женечка расхохотался.

— Ирка! Вообще-то, у людей эта функция секса является основной. Или ты считаешь, что я должен был зачать ребенка?

— Ради сомнительного удовольствия, — не унималась Ира. — Ведь, если я правильно поняла, того удовольствия, которое является основной функцией секса у людей, ты не получил.

— Вот именно! А потому нуждаюсь в компенсации морального ущерба. Ирочка! Ты, вроде как, уже и сама не возражала насладиться будущими сценами с мадам Натали в главной роли?

— Знаешь, признаюсь, я поддалась минутной слабости, но на самом деле это просто мерзко.

— В точку! Мерзко было до невыносимости! А по поводу слабости? Ирочка! Расслабься!

— Знаешь, Ир, — вновь замурлыкал Лоренц, — очень сложно понять, чего хотят люди, но, по-моему, в данном случае все довольны, пока, конечно, кроме тебя. Однако кошачье сердце подсказывает мне, что ты сейчас борешься не за моральный облик Евгения, а с собственным непреодолимым желанием повеселиться.

— Лоренц! Ты-то с чего подглядывать пристроился? — в голосе Иры слышался явный укор.

— Уж больно забавно было, — пояснил Лоренц.

— И что же забавного в том, когда женщина считает, что удостоилась, наконец, внимания, которого так долго добивалась, а мужчина просто по-черному издевается над ней?