Прогулка за Рубикон. Часть 3

– Вы хорошо говорите по-английски. Почти без акцента, – похвалил меня штабс-капитан, хотя мы говорили по-русски.

– Я был на курсах делового английского. Группа разговорного языка уже была укомплектована. Преподавательница уделяла большое внимание хорошему произношению, особенно звуку th. Я немного помучился и заговорил.

На площади толпился народ. Из ближайшей харчевни пахло чем-то вкусным. Продавец сладостей мелодичным голосом созывал покупателей. Издалека доносились крики таксистов. Муэдзин читал с ближайшего минарета Эбед: «Я славлю совершенство Бога, вечно Сущего». Фраза прозвучала трижды и каждый раз все медленней.

Штабс-капитан рассказывал о Южном Йемене 70-х годов:

«Аден даже при социализме оставался свободным портом. Сюда привозили товары со всех стран и продавали очень дешево. Ваши специалисты, все поголовно, превратились в спекулянтов. А когда в гавань заходили советские пароходы, то команды моряков под присмотром капитанов толпой вываливались в город и скупали все подряд. Разница в цене здесь и в Союзе была невероятная. Раз в двадцать. Я этим тоже пользовался. Сначала продавал вашим газовые косынки. Потом в моду вошли итальянские плащи. У вас их называли болоньями. Матросы скупали их тюками. Вначале 80-х началась кримпленовая лихорадка. Потом пошли японские транзисторы, магнитофоны, фотоаппараты, часы, китайская посуда. Короче говоря, я сделал неплохие деньги».

В небольшом переулке торговали катом. Торговцы, обнаженные до пояса, сидели на своих прилавках, а их керосиновые лампы отбрасывали яркий свет на лежащие рядом зеленые пучки.

– На кат нет твердых цен, – рассказывал штабс-капитан. – Торговцы всегда приспосабливаются к спросу. В праздники и в дни получки цена на кат очень высока. Но у торговцев «добрые сердца» – они отпускают кат даже в кредит.

– У меня печальный опыт жевания ката.

– Понимаю. Вначале производимое катом действие неприятно: наступает головокружение, сердцебиение, бессонница. Но затем ум приобретает ясность, появляются энергия и бодрость, настроение становится доброжелательным и совершенно спокойным. Каждый испытывает желание рассказать свою историю. Имеется кат «бродячий», который побуждает к ночным прогулкам без определенной цели. Раньше имелся кат «кровожадный», порождавший насилие.

– Чем таким зеленым вы меня напоили вчера за ужином?

– Это tonique Abyssin, Абиссинский тонизирующий напиток. В 1910 году фармацевты города Лиона изготовили его из листьев ката, добавив алкоголь. Лучшее тонизирующее средство когда-либо изобретенное человеком. Но потом оно было запрещено. Я сократил количество ката, увеличил градусы и добавил разных настоек. Никаких галлюцинаций, никакого привыкания. Проверено.

– Это лучше абсента?

– Намного лучше. Но если хотите улететь, рекомендую так называемый эфиопский чай. Высушенные листья ката смешиваются с медом и заливаются кипятком. Если добавить немного кардамона и сахара, получится очень здорово. Только не надо злоупотреблять. В больших количествах кат вызывает анафродизию. Мрачное настроение, хочется спать, ничто в мире не радует.

– Нет, спасибо.

– Напрасно. В небольших количествах можно. Тем более что сегодня Аль-хамис – четверг, день ката. В отличие от Севера на Юге «катуют» не каждый день, а только по четвергам и пятницам. А здесь, в самом Кратере, жуют не кат, а тумбль – табак, смешанный с известью на зеленом листе колы. Эта смесь придает рту верблюжью плевучесть.

Мы поднялись на гребень небольшого искусственно насыпанного холма. Порыв ветра разогнал вечерний туман, и я замер, пораженный открывшейся взгляду картиной. Солнце уходило за морской горизонт, оставляя за собой кроваво-красные полосы.

– В этих местах так и говорят: солнце погружается в море, чтобы омыть свои раны.

– Что это за холм? – я обвел рукой вокруг себя неполный круг.

– По преданию, легендарная царица Савская, которую арабы зовут Балкис, наблюдала отсюда за работой моряков, строивших суда для ее флота. А вон там когда-то стояли древние бронзовые пушки. Англичане увезли их в подарок королеве Виктории, и теперь они стоят возле Тауэра.

– Вы воевали?

– Да. Когда я окончил кадетскую школу в Белграде, началась война. Югославия, Греция, но там все быстро закончилось. Я отправился в Северную Африку, где воевал в составе польского батальона. Поляки принимали меня за своего. Я хорошо владею польским языком, да и фамилия у меня, как у шляхтича. Моя мать урожденная Закржевская. Под Эль-Аламейном я познакомился с капитаном Даррелом, его батальон шел в атаку слева от нас. Там мы все и полегли. Мне было двадцать лет, капитану двадцать один год. Поэтому выжили. Но раны мучают до сих пор.

– Мое поколение получило Афганистан.

– Понимаю. После войны мы с капитаном поставляли в Йемен рог носорога в обмен на старое английское оружие. Этого добра здесь было полным-полно, а в Африке начались кровавые межплеменные ссоры. Потом рынок обмелел. В начале шестидесятых уже свободная Африка стала покупать автоматы Калашникова. Но денег мне хватало. Капитан занялся спекуляциями на фондовом рынке, а я своим пансионатом.