Прогулка за Рубикон. Части 1 и 2

Он понимал, что читать лекцию не получится. Всех интересует одно – что будет? Он знал. Но не знал, как об этом сказать.

Студенты терпеливо ждали.

«Успех того или иного общества, – начал он, глядя в зал, – зависит главным образом от его институционального выбора. Что такое институты, вы знаете. Это установленные нормы, правила и ограничения. Дуглас Норт приводит такой пример. В XVI веке Англия и Испания шли вровень. Но потом Испания отстала и отстала навсегда. Почему? Была допущена ошибка, которую Норт назвал «ошибкой первоначального институционального выбора». В Испании налоги попали в руки короля, а в Англии – в руки парламента. Так сложилось. Но этого хватило, чтобы позже весь мир заговорил по-английски, а не по-испански».

Никто ничего не записывал, было лишь несколько включенных диктофонов. Он не любил, когда за ним записывают, и студенты это знали. Они слушали.

«Заметить институциональную ошибку очень сложно. Вначале все кажется правильным. Но потом мир вокруг начинает рушиться. Чтобы исправить ситуацию, требуются не годы, а столетия.

Скоро наша республика выйдет из состава Союза, и нам предстоит сделать свой институциональный выбор после сорока лет социализма. Думаю, мы сделаем его неправильно. По крайней мере, я не вижу ни одной здравой идеи. Из нас опять сделают санитарный кордон против России. Институты мы будем создавать по лекалам Германии, но ничего, кроме тотальной коррупции, не получим. Латвия станет не балтийской Швейцарией, о чем постоянно говорят, а всеевропейским хосписом. Многие из вас уедут. А те, кто останется, будут подтирать немецким пенсионерам… задницу».

Он чуть было не сказал – «жопу».

В перерыве он качался на стуле и смотрел в окно. Голые черные ветви деревьев жестикулировали на ветру, как пьяные попрошайки. Было грустно. Отношение к нему студентов значило для него намного больше, чем он готов был признать.

Думая о своем, он не заметил, как в аудиторию тихо зашел заведующий кафедрой. «Только что собрали ученый совет, – сказал он, – будут решать, что с тобой делать». И, столкнувшись с равнодушным взглядом, добавил: «Это твоя жизнь… Как задумал, так и действуй. Запрет на профессию – это своего рода орден за заслуги перед отечеством».

После перерыва в дверях появился декан. За ним маячила фигура заведующего учебной частью. Оба кесаря взобрались на задний ряд, им уступили место, и они сели. Видимо, совет университета только что внес его в проскрипционные списки.

Тем не менее вторая часть лекции вполне удалась.

 «Поведение общественных систем непредсказуемо в принципе. То и дело возникают точки бифуркации. В таких точках небольшой толчок в заданном направлении может привести к изменениям библейского масштаба. Октябрь 17-го был точкой бифуркации для Российской империи. Большевики взяли власть голыми руками. Летом 18-го их не поддерживал никто, кроме латышских стрелков. Так что Россия тоже может предъявить нам счет. Стрелков было не больше тридцати тысяч, включая моего деда, – раздался смех, и он еле успокоил аудиторию. – Давайте продолжим. Так о чем мы? О том, что «mazs cinitis gaz lielu vezumu»[5]. По моим расчетам, точкой бифуркации для Советского Союза станет август–сентябрь 1991 года. Из Союза выйдут все союзные республики, и мы перестанем быть исключением. О нас просто забудут».

Называя конкретную дату, он рисковал. Все его предыдущие предсказания сбывались, как у Александра Дюма, – двадцать лет спустя. Еще студентом на одном из семинаров по философии он ляпнул, что Советский Союз бездарно развалится. Тогда его чуть было не выгнали из комсомола. Но сейчас он был почти уверен, что с прогнозом не промахнется.

В конце лекции у него на глаза навернулись слезы.

«Я хочу, чтобы вы понимали: институциональный выбор, который делает общество, не освобождает человека от его собственного выбора, – он сделал небольшую паузу, и озаренная люминесцентными лампами аудитория замерла. – Каждому из нас придется его сделать. Не смотрите на толпу. Смотрите поверх голов. Только тогда вы сможете увидеть дорогу. Желаю вам всем выдержки и терпения, здоровья и какой-нибудь веры».

Раздались аплодисменты.

Он постоял у доски, глядя на выходящих из аудитории студентов, пытаясь запечатлеть в памяти ощущение последней минуты.

Оба кесаря ждали за дверью. Он замедлил шаг, чтобы между ним и студентами образовался разрыв, и, проходя мимо декана, послал его по-русски на три буквы.

Вот так он вылетел из университета без всякой надежды быть кем-то подобранным. Кроме преподавательской зарплаты, у него не было других доходов.

Он мог издавать газету, составлять контракты, посредничать в сделках. Мог превратить в деньги скоротечную славу. Или провернуть одну единственную, но большую сделку, заработать и слинять.

За три месяца он создал консультационную фирму, заключил фиктивные договоры с несколькими государственными предприятиями и обналичил около полумиллиона дешевеющих рублей. Финансовой катастрофы не произошло. Она просто задержалась на время.