Прогулки на костях

Однажды он спросил Томаса Хьюстона, когда тот признался, что его мучают кошмары, как он с ними справляется. А Том сказал: «Я их переписываю. Я сижу в полудреме, но понимаю, что мне приснился сон, и полностью его переписываю. Я вхожу в дверь до того, как мою маму застрелили, хватаю парня и вырубаю его. Или достаю револьвер и всаживаю ему пулю в голову. Или стреляю в него через окно».

«Это не меняет действительность, – пояснил еще Том, – но не дает сну преследовать меня весь день. Это не дает снам свести меня с ума».

Демарко свернул верх спального мешка в подушку, стер с лица нечто похожее на паутину, снова лег на спину и стал смотреть вверх. Листья были черными, как и небо. Все вокруг него было черным. Он закрыл глаза и представил себя мальчиком в своей постели в такую же черную ночь. Он позволил шагам приблизиться, но на этот раз мальчик не испугался. Дверь в спальню открылась, и вошел он, Демарко, а не его отец. Демарко тихо подошел к кровати и увидел, как мирно спит его сын. Он наклонился, чтобы поцеловать голову ребенка, и мальчик улыбнулся во сне.

Глава сто третья

Он проснулся под пение птиц и лежал без сна, слушая их в сером свете. Ворон было легко отличить, как и визгливых соек. Было слышно как минимум двух соловьев, перекликающихся друг с другом, и кучу воробьев и поползней.

Спина болела после сна на твердой земле, но он знал, что боль пройдет уже через несколько минут ходьбы. В целом у него было хорошее предчувствие по поводу предстоящего дня.

Он отпил из второй бутылки воды и подумал, не развести ли небольшой костер, чтобы подогреть воду для растворимого кофе. Но потом передумал. Бодрости ему придаст ходьба, и она полезнее кофе. Он посмотрел на холм. Это займет где-то час. Он заберется на вершину и при удачном раскладе увидит поляну, дым, хоть какой-нибудь признак человеческого обитания. Если он ничего не найдет, то повернет вниз, вернется в фургон, позвонит местным властям и позволит им найти Эмери Элиота Саммервилла.

Теперь он понимал, как безрассудно поступил, вообразив, что справится сам. Какое тщеславие. Это было воистину смешно. «Упрямый и глупый, как всегда», – сказал он себе.

Надев ботинки и носки, он вытряхнул спальный мешок и брезент, туго их свернул и закрепил на рюкзаке. Сунул «Глок» с кобурой в задний карман брюк. Поднял рюкзак, собираясь просунуть руку через лямку и закинуть его на спину. Но сперва снова посмотрел вверх на холм.

В глубине души он понимал, что ничего не добьется, продолжая идти. И все же не хотел сдаваться. Вчера во второй половине дня у него было странное ощущение, что девушки были с ним. Семь неосязаемых духов шагали рядом с ним. Теперь он ничего не чувствовал. Никакого присутствия. Никаких рук, легко касающихся его спины и подталкивающих его вперед.

«Просто покончи с этим, – сказал он себе. – Поднимись на вершину, осмотрись. Отдохни, съешь батончик и потом иди обратно. Ты дойдешь до фургона к полудню, а в Абердин вернешься к вечеру».

Но сначала ему нужно было отлить. Он поставил рюкзак у толстого дуба, отшагнул от него подальше и встал лицом к деревцу поменьше, прежде чем расстегнуть ширинку. Спустя пятнадцать секунд, как раз когда он застегивался, кора дерева взорвалась, обсыпав его лицо, в глаза ему попали маленькие кусочки. Спустя секунду до него долетел грохот выстрела. Моргая и щурясь, почти ослепленный корой, он нырнул в укрытие за более широким дубом, одновременно хватаясь за пистолет на бедре – неловкий, шатающийся прыжок, из-за которого он ударился левым плечом о дуб и пролетел еще шесть футов вперед, и вот он уже кувыркался, скатывался и скользил вниз ко дну оврага.

Глава сто четвертая

Он помнил, как тяжело упал, и короткий взрыв боли, когда его голова ударилась о камень, а потом ничего, пока не открыл глаза и не понял, что лежит на спине в листве. Теперь, в дополнение к пульсирующей боли внизу черепа и чего-то похожего на жидкий огонь в левой ноге, он чувствовал что-то странное в позвоночнике… будто он холоднее, чем все остальное тело, от основания до лопаток.

Он приподнял одно плечо, проверяя его на паралич. Ладно, он мог двигаться, по крайней мере, выше пояса. Так, его спина мокрая. Но кровь была бы горячей. Вода под листьями. Ручей.

Некоторое время он лежал, прислушиваясь к хрусту шагов, который принесет за собой его смерть. Все это время пульсирующая боль в ноге росла и увеличивалась, ритмично вспыхивая от лодыжки до колена, ноя, как истерзанное сердце. Он не знал, сможет ли пошевелить ногой, и боялся даже попытаться. Боялся посмотреть и проверить повреждение. Все болело.

«Просто сделай это», – сказал он себе.

Он рывком подтянул левую пятку ближе, согнув колено, и боль пронзила его ногу, как зазубренное лезвие, обжигающая и тошнотворная, проникла в анус, яйца, живот и грудь, такая внезапная и сильная, что задушила его крик и заполнила все в его голове, вытеснив остальные мысли.

Глава сто пятая