Прогулки по тонкому льду

И пускай горн вгонял меня в панику уже не первое утро, привыкнуть и перестать реагировать на это издевательство у меня так и не вышло. Откуда у мэтра— директора взялась эта тяга к военным традициям, было для меня загадкой. Возможно, воспоминания о тяжелом детстве в одном из кадетских училищ? Как и тяга к хмурым цветам и крою костюмов на манер военной формы. А может, эта страсть зародилась у мэтра в пору службы в армии?

Понятия не имею, откуда мэтр вынес эту психологическую травму, но ясно мне было одно: мэтр вознамерился развить такую же травму у всех, кто живет на территории Эргейл. И тех, кому не повезло соседствовать с нашей школой. Не побудка, а оружие массового поражения, распугивающее лошадей, котов на помойке и случайных прохожих, которые не знакомы с нашим заведением. Эргейл — единственная школа на просторах империи, где трубят в горн побудку. Возле наших ворот даже нищие спать не желают.

Я никогда не понимала, откуда у военных такое самообладание. Теперь мне кристально ясно, что это достигнуто систематичным убиванием нервной системы еще в школах, подобных нашей, и начиналось оно с горна. После него ни взрывы, ни пожары, ни грозное начальство уже не вызывало никакого трепета, так как все, что могло трепетать, отказало еще в ученические годы.

— Небо, дай мне сил! — жалобно попросила я молчаливый потолок.

Дало. Дало силы подняться и, кряхтя и потирая отбитые об пол части организма, отползти в места утоления низменных нужд человеческих. Ну, с другой стороны, приучают же лошадей не бояться фейерверков на парадах. И повозки абсолютно спокойно ездят по городам рядом с пароциклами и трамваями. Должна же и я привыкнуть… Или дело в том, что я не конь?

Об этом я и думала, залезая в душ и нещадно обливаясь холодной водой в надежде, что это вернет мне бодрость телесную и силу духа для новых подвигов. Сила духа со мной всегда, с бодростью все как-то плачевнее обстоит. Из душа я вышла не только сонной, но и замерзшей, а оттого злой и нервной, с невыносимой болью в ноге. Добравшись до постели и закутавшись по синий нос в одеяло, я принялась думать. Думала я о событиях прошлой ночи и, чем больше их вспоминала, тем больше убеждалась, что это был сон. Нелепый, глупый, плод моего воспаленного воображения. Я огляделась. Точно сон. Вон, мебель вся на месте, в комнате порядок и нет следов моих вчерашних «архитектурных» экспериментов.

А если не сон? От этой мысли я закуталась в одеяло с головой. Ведь если не сон, то я не только работаю в школе, где полно чудовищ, но и живу в мире, где их полно. И директор у меня чудовище (но это я раньше знала), а еще, исходя из всего перечисленного, я тоже являюсь чудовищем. И? И тупик…

— Доброе утро болеющим! — раздался голос Флинна.

При появлении доктора я инстинктивно плотнее вжала некоторые части тела в матрац. Да, несколько дней полных лечебных экзекуций выработали во мне сей безусловный рефлекс. У Флинна в руках шприца не оказалось. Я продолжала остерегаться. Так, на всякий случай. Доктор у нас хитрец и балагур, так что быть нужно начеку.

— Добрый, — осторожно пискнула я из своего укрытия.

Доктор выглядел бодрым и отдохнувшим. А еще очень «человечным» (в смысле ни рогов, ни копыт, ни хвостов, ни крыльев). Это радовало.

— Как себя чувствуете, сударыня? — опираясь на изножье кровати, продолжал вещать эскулап.

— Чудно. Все хорошо, голова не кружится, нога ноет. Все пришло в первоначальное состояние. А как чувствуете себя вы?

Доктор удивленно вскинул брови и пристально оглядел себя.

— Хорошо. А к чему вопрос?

— Из вежливости, — прикусив губу, пискнула я.

— Я бы хотел вас осмотреть. И, если нет жалоб, отпустить с миром на растерзание молодым организмам.

Радости моей не было предела. Я согласно закивала, выныривая из своего «кокона». Мне измерили температуру, проверили пульс, зрачки, горло… Я уже стала волноваться. Но доктор остановился и изучать дальше меня не стал. Это хорошо.

— Что же. Вы вполне окрепли. Что удивляет. Я ожидал, что будет дольше, — поправляя очки, заключил Флинн. — Так что можете собираться и нести дальше свет в темные головы. Мэса Пэлпроп принесла вещи на смену тем, что были на вас во время взрыва. То, что уцелело, отнесли в вашу комнату в общежитии.

Я скосила глаза на стул, где, сложенная аккуратной стопочкой, лежала моя одежда. В памяти опять всплыли события в парке. Фантазия услужливо принялась рисовать образ Магды Пэлпроп в переднике и пышном платье. В прорезях чепца виднелись рога, копыта звонко цокали по паркету. Бред!

— А вы ничего странного не заметили? — ляпнула я быстрее, чем прикусила язык.

— В чем?

— Да ни в чем, — отмахнулась я.

— Мэса, может, я рано вас выписываю? — наклоняясь ко мне, уточнил доктор. — Может, еще полежите? Отдохнете… Укольчики поделаем.

— Нет! — подпрыгивая на кровати, взвизгнула я. — Мне… мне хорошо. Я просто не выспалась.