Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!

Разговоры обитателей монастыря о выдаче лётчика немцам имеют определение "докаркались": как-то в один из последующих дней, над тем трагическим местом, где по разговорам всё знающих граждан произошло пленение советского пилота, в дневное время пролетел краснозвёздный самолёт, и не обращая внимания на слабую противовоздушную оборону немцев, сбросил листовки.

Тех листовок не видел, но если бы и видел, то интереса к ним не проявил: грамоту не знал. Если о листовках говорили, то, стало быть, они имелись в природе. Сейчас думается, что листовки — сплошь визуализация, или чья-то фантазия. Кому и какая польза была от такой визуализации — тайна.

Текст листовки, как утверждали державшие её в руках монастырские граждане, был стихотворным и содержал всего четыре строчки предупреждающего текста:

"не пеките пироги,

не месите тесто

Двадцать пятого числа

не найдёте места!"

Прошлая листовка, если она существовала в природе, была глупостью в основе: откуда было взяться муке на пироги у оккупированных советских граждан!?

Не верю в те листовки, и никак не могу допустить, что за непроверенный факт предательства приземлившегося лётчика с подбитой машины, родная советская авиация обещала жестоко отомстить всем, без разбора! Без деления на "предателей" и "предаваемых". Разве слабоумным мстят?

Домыслы — они и есть домыслы: двадцать пятого числа бомбёжки не было. Удивительно! Двадцать пятое прошло и ничего не случилось! Нет, вы только подумайте, как люди умеют сочинять! Можно позавидовать таким способностям!

…и в ночь на двадцать шестое спокойно, безмятежно, уверенно… если тогда можно было во что-то верить… как ещё?

— Нахально!

… завалились спать после заката солнца. Как всегда. Высыпайтесь, дети, пока есть возможность! Лишить сна вас могут в любую минуту… Но исключительно для "вашего блага и процветания в будущем"!

Спали так: в небольшом зальчике на полу, головой к окну, что смотрело на восток, улеглись отец и я. Мать с сёстрами находилась на кровати. Тишина, покой и неизвестность. Что будет через пять минут — увидим, ну а сейчас начинается ночь, благословенная ночь с удивительно густым ультрафиолетовым небом на западе. В нашей местности в последнем месяце лета бывают редкие вечера необыкновенной окраски в ультрафиолет западной…

… и северо-западной части неба. Замечал? Спите, спите!

Спать разрешили не более трёх часов: с востока приближался знакомый, "родимый" звук работающих авиационных моторов. Была разница в звуках работающих авиационных моторов машин Люфтваффе и наших? Безусловно! Одни самолёты моторами, как говорили монастырцы, "ныли", и "несли рабство, уничтожение и смерть", (монастырцы так не говорили) а вторые — освобождение от перечисленных ужасов. Существенная разница, но бомбы у тех и других были одинаковы по убойности и по "выполнению возложенных на них задач".

— Одевайтесь — дала команду мать. Повторений и криков не было: мы стали одеваться. Сами. Без посторонней помощи. Деловито, в полной темноте и без ошибок. Искусство! Путаницы в вещах не было, каждый знал свой гардероб. Заключительной деталью моей экипировки было зимнее пальто из сукна немецкой шинели. Единственное богатство гардероба! Зимнее пальто сукна от немецкой шинели! возможно, что и с убитого врага… С дыркой от пули. С качественно заштопанной дыркой от пули.

Сон ушёл. С началом всякой бомбёжки, от кого бы она не исходила, сон всегда уходил…

И начался "военный бал"! Да так громко, да так близко! Не многострадальную станцию клепали советские авиаторы: убийственный груз их машин стал ложиться подозрительно близко от монастыря.

В каком количестве монастырских голов зашевелился вопрос "а нас за что!?" — не знаю, но, думаю, что вопрос не волновал и тех, кто посылал воздушное соединение на расплату за предательство товарища.

… в юго-восточном углу монастыря, в маленькой, на одну личность, келье, проживала старая женщина. Никто не знал её возраста — так была она стара! И ничейная. Говорили, что её родня сбежала на восток, а старушка категорически отказалась следовать за родичами:

— Плевать хотела на этих немцев! В молодости ни от кого не бегала, а сейчас вроде бы и начинать не к чему! — её слова, самостоятельно, без толкования бесом, сегодня понимаю так: она могла эвакуироваться в тыл, но почему-то не захотела этого делать. Не убежала. Только сегодня понял ту старую женщину: куда и зачем бежать? Куда бы не убежала — память о покинутом доме везде найдёт. Милое и привычное родимое гнездо! Как тебя покинуть? Не лучше ли умереть в знакомой обстановке? — о "ничейных" бабушках" сказано другими, но не полностью: ничейные бабушки становятся таковыми потому, что не хотят быть обузой для родичей.

Те, из породы "интересантов", коим всё и всегда известно, говорили, что в келье "ничейной" бабушки когда-то проживала игуменья, коя в советские времена, если верить легенде, предала отнятый монастырь проклятью. Наиболее отчаянные из "знающих" шептали:

— Это и есть игуменья!