Прогулки с Бродским и так далее. Иосиф Бродский в фильме Алексея Шишова и Елены Якович

И. Бродский. Вы знаете, я думаю, страна выдохлась. То есть что касается России, у людей просто нет сил. Нет сил, и более того, нет четко очерченных соблазнов. Что касается… если вы меня спрашиваете о приложении этого опыта русского к мировой культуре, к мировой цивилизации, то Россия всегда была пугалом. И так или иначе, я думаю, этот опыт русский усвоен. Вот поскольку мы говорим в столь общих категориях, то я думаю, что, может быть, правомерно было бы сказать следующее, в других категориях это было бы совершенно неправомерно: я думаю, самая большая катастрофа, которая произошла в России, это не, скажем, преступления системы по отношению к людям, и так далее, и так далее, не уничтожение, не самоистребление. Произошел колоссальный антропологический сдвиг, спад, произошла колоссальная деградация. Преступление коммунистической системы, если угодно, перед человечеством, или по крайней мере перед Россией, это преступление прежде всего антропологическое, развитие человека было задержано или отброшено назад. Жизни – миллионы, десятки миллионов жизней – были просто направлены… То есть люди жили не той жизнью на протяжении поколений, которой они, в общем, могли бы для себя добиться, если бы существовал иной расклад. И произошло нечто с сознанием, видимо. То есть в России наступил колоссальный спад. Где-то в середине этих семидесяти лет Россию разбил паралич воли, на мой взгляд.

А. Шишов. А может, это умудренность какая-то? Спокойствие, наоборот?

И. Бродский. Нет, это паралич воли, это не спокойствие. В лучшем случае это можно назвать, не знаю, фатализмом, чем угодно. Нет, это просто неспособность что бы то ни было генерировать. Неспособность принять на себя ответственность за какие-то действия, и так далее и так далее. Я не хочу об этом говорить, это общие места. Я думаю, что на мудрость экзистенциальную это не тянет. Вот, чтобы дать вам пример… Мне Евгений Борисович сказал несколько дней тому назад: «Иосиф, мы видели все». Я некоторое время над этим думал, так ли это. Это неправда, мы не все видели.

Е. Якович. Он имел в виду вас с ним.

И. Бродский. Да, более или менее нас с ним, людей нашего поколения, если хотите, и так далее. Мы видели не все. Мы видели только наше собственное гадство. И мы умозаключили, что если мы такие негодяи, то, в общем, вероятно, и все остальные негодяи, и поэтому со всеми остальными можно обращаться примерно так же, как мы обращаемся друг с другом. Ну, примерно вот в этом роде. Это неправда. На самом деле когда ты сталкиваешься с трагедией или когда ты переживаешь трагедию, самое обидное и самое мелкое, что можно с этим сделать, – это перевести это в экзистенциальное свинство. Это не урок трагедии, это тоже, в свою очередь, трагично.

Е. Якович. Дело в том, что я тут не то чтобы позволю себе с вами поспорить…

И. Бродский. Ну-ка! Давайте, давайте!

Е. Якович. …Но как бы попробовать подумать вместе, пожалуй.

И. Бродский. Вместе никто не думает. Люди думают сами по себе.

Е. Якович. На эту тему подумать. О параличе воли, о неспособности принять решение – у нас есть некоторые опыты другого типа поведения, когда случается попытка срыва с того пути, на котором все-таки происходит движение. Как это было в Москве и в Питере в августе девяносто первого, скажем. Да и в октябре девяносто третьего, хотя в этот раз понадобились дополнительные силы военные, но все-таки тоже определенное количество людей вышло на улицы… В этих ситуациях становится очевидно, за кого город. Все молчат до той поры, пока не понимают, что без них не обойтись. И в тот момент, когда необходимо принять решение, оно принимается.

И. Бродский. Это вообще ложная посылка с самого начала. Потому что в городе существует площадь. Человеческая масса может отлиться в две формы, как правило: либо в форму очереди, либо в форму толпы на площади. Для этого существуют улицы, и для этого существует город. Пока они идут по улице, они – очередь. Когда они приходят на площадь, это – масса. Это вполне искусственная ситуация, вполне искусственная. Ну, видимо, мы должны, в общем, пользоваться какими-то вот этими приближениями. Как это ни дико, все действительно происходит в столицах. Это полный абсурд. Полный абсурд. Особенно на такой огромной территории, как наше отечество. Вот уж ничего абсурднее не придумать. И поэтому, когда мы разговаривали несколько раньше, я сказал, что регионализм – это благое дело. И я действительно так считаю. Регионализм, я бы даже сказал… знаете, что это такое? Вот вам моя последняя добавка, такое остроумное суждение, что ли. Это, как бы сказать, географический эквивалент демократии.