А. Шишов. Тут такой момент. Некий образ России, который был в начале ХХ века, в десятые, двадцатые, тридцатые, сороковые, даже пятидесятые годы, принципиально изменился: Россия действительно перестала быть крестьянской аграрной страной, она сейчас, в общем, городская. Плюс, минус… И огромные массы людей стали в хорошем смысле слова обывателями. Особенно в шестидесятые, семидесятые годы, не говоря уже о последнем десятилетии. Все меняется, закладывается другой тип цивилизации. Как вы полагаете, чего нам можно ждать от этой новой городской российской культуры?
И. Бродский. Обуржуазивания, безусловно. Я не знаю, мне довольно трудно говорить обо всех этих вещах. Происходит терминологическая путаница. Но в принципе демократическое общество зиждется на торговом классе, который и создает эту демократическую систему, прежде всего, для защиты своих собственных интересов. Если в обществе российском в будущем возникнут сильные торговые отношения, то есть когда я делаю то, что ты у меня покупаешь, и так далее, и так далее, а у меня ты покупаешь вот это, а я тебе… То тогда есть вполне обозримая перспектива того, что Россия встанет на путь всех более или менее – по крайней мере, в восточно- или западноевропейском смысле – цивилизованных народов. Вот чего можно ожидать. Но до тех пор, пока этого нет, пока в обществе не возник этот стабильный торговый класс, до тех пор, пока в обществе происходит колоссальная разноголосица и каждый класс защищает свои интересы, причем этот класс всегда необширный, я думаю, следует ожидать всяческого ералаша. Я так думаю. Это, вы знаете, взгляд такой, я уже не знаю, не то что с Луны, но с какого-то… птичьего полета как минимум.
Е. Якович. Вы знаете, у нас постоянно разное самоощущение: то нам кажется, что Запад безнадежно устал, а мы пока нет, то, наоборот, что Россия безнадежно устала, а Запад куда-то движется.
И. Бродский. Никто никуда не движется на самом деле, между прочим, так-то говоря. Я не понимаю, какова точка отсчета? Кто это может увидеть, что кто-то куда-то движется? Это кем или чем надо быть?
Е. Якович. Нет, дело все в том, что, скажем, сейчас западные люди – те, которые приезжают к нам, – находятся здесь с большим удовольствием. Разницу между нами мы формулируем так: они живут в пространстве и во времени, а мы в истории. Мы и вправду ощущаем, что у них уже все выстроено, а мы опять попали в «роковые минуты». Это дает ощущение перспективы и будущего, может быть, сугубо ложное.
И. Бродский. Нет, ну, единственное, что я могу сказать в связи с этим, что западная система – это очень динамическая система, в ней все время происходят самые разнообразные преобразования. Да? То есть самые разнообразные процессы. На самом деле западное общество, то есть капиталистическое общество, если угодно, оно более, чем отечественное, вобрало в себя эту социалистическую идеологию, эту идею всеобщего социального равенства, по крайней мере в форме всеобщего социального обеспечения и так далее, и так далее. В разных странах это по-разному, но, в общем, вектор тот же самый. В общем, есть стремление такое, как бы сказать, к некоторой чисто социалистического типа уравниловке. Ну ладно, я не буду приводить в пример Швецию, на которую все облизываются, это везде так. Но говорить о том, что кто-то впереди, кто-то позади…
А. Шишов. Но можно применить такое понятие, как интенсивность духовной жизни?
И. Бродский. Интенсивность духовной жизни? Это всегда индивидуум. Нет…
Е. Якович. То есть почва здесь не имеет значение?
И. Бродский. Человек – не дерево. Человек, если он куда-нибудь уходит корнями, то скорее вверх, чем вниз. И это всегда зависит от индивидуума. Я думаю, что и в Соединенных Штатах, и в России, поскольку мы говорим об этих двух местах, можно найти одинаковое количество почвенников, ну, примерно ту же пропорцию, и космополитов, если хотите. Зависит от того, что вам интереснее. Мне, например, как правило, интереснее космополиты. Но я обожаю почву. Я обожаю, например, таких людей, как Фолкнер. У нас это, видимо, был бы Лесков. И я не в состоянии говорить, кто лучше, кто хуже и так далее, и так далее. И кому надо дать больше денег, и кому надо дать меньше денег.
А. Шишов. Есть такой старый добрый, прежде всего эмигрантский миф о том, что как бы в Америке и в России разная степень интенсивности духовной жизни. Ну, я не буду говорить о высказываниях Есенина, Маяковского, но это уже эмиграция шестидесятых – семидесятых годов: что Америка, грубо говоря, страна роботов, что там совсем другой тип духовной, интеллектуальной жизни. А в России все кипит, все летает. Да, многое там ужасно, несчастно, тяжело, кошмарно, но… Понятно, что это во многом миф. Но что за ним стоит все-таки? Или ничего не стоит?