Прогулки с Бродским и так далее. Иосиф Бродский в фильме Алексея Шишова и Елены Якович

И. Бродский. В определенном отношении это действительно так, я думаю. Я не очень хорошо себе представляю, каким будет XXI век, и заинтересован в этом несколько меньше, чем вы, просто в связи с разницей в возрасте. Но я полагаю, что будущее действительно будет связано с куда более непосредственным смешением рас, народов, культур и всего прочего, нежели то, чему мы были свидетелями в XX веке, даже нежели то, чему свидетелями являются американцы в XX веке. Это связано прежде всего с популяционным взрывом, с демографической реальностью, со средствами коммуникации сообщения и так далее, и так далее… И в этом смысле, видимо, до известной степени Америка есть как бы пророчество, экзистенциальное пророчество, если хотите. Ну, вы знаете, есть места на земном шаре, где, если говорить об этих смешениях, об этом тигле, что называется по-английски Melting Pot, – что более разумно про Нью-Йорк, а не про всю Америку, – то существуют места, где этот процесс более очевиден и более стремителен. Это, например, районы стран Карибского моря. В какой-нибудь Венесуэле, в Тринидаде вы видите совершенно фантастическое этническое смешение, как и культурное. То есть там языки английский, испанский, французский и так далее, и так далее. Только что русского нет. Движение к объединенной Европе – это тоже, я думаю, крик из будущего. К двухтысячному году, согласно статистике Объединенных Наций, например, количество людей, принадлежащих к так называемой белой расе, будет составлять на земном шаре одиннадцать процентов. Я не знаю, слышали ли вы об этом или нет. И разумеется, очень многие из политических процессов, которые происходят прямо сейчас, в том числе в Соединенных Штатах, являются уже отголосками этого. Ибо происходит простая вещь: будущее старается наступить как можно быстрее, поэтому оно старается расчистить себе дорогу уже в настоящем.

Е. Якович. То есть, скажем, путь исторического развития сейчас идет от европейского к штатовскому, условно говоря? То есть там заложена модель, на ваш взгляд?

И. Бродский. Вы знаете, говорить о том, где заложена модель, я думаю, не то чтобы неправомерно, но даже если бы было и правомерно, не так уж интересно. Потому что то, что моделирует общество, – это демография, прежде всего демография. И в самую, самую, самую последнюю очередь, как бы сказать, политическая форма организации общества. Ну, если смотреть на это все русскими глазами, то действительно, русские могут думать, что Америка представляет из себя как бы такую фотографию со вспышкой из будущего.

А. Шишов. Для всех было очевидно, что в конце XIX века, в начале XX века, скажем, над Россией была такая некая аура. Это была страна каких-то очень серьезных возможностей, она могла бы рвануться куда-то вперед, назад, неизвестно. То есть было ощущение некой потенции, чего-то грандиозного…

И. Бродский. Потенциала. Ну, это на самом деле не совсем так, в России как таковой этого не было, но тем не менее.

А. Шишов. Ну, аура каких-то серьезных потенций была. Другое дело, во что они вылились и по какому руслу пошли… Вот как вы сейчас полагаете, все-таки какая-то такая аура висит над Россией? Сейчас она представляет из себя уставшую страну или все-таки страну, которая может опять сделать какой-то рывок?

И. Бродский. Нет, я думаю… То есть вы спрашиваете меня, и поэтому я отвечаю совершенно субъективным образом. Нет, это страна, которая в будущее не ориентирована. На мой взгляд. Все, что будет происходить, будет происходить, как бы сказать, невольно и в сильной степени противу желания людей. Все будет диктоваться не столько видением, концепцией, не говоря об идеологии мира, сколько необходимостью ежедневной повседневной жизни. Я не согласен даже и с посылкой. У России была бы возможность стать чем-то иным в этом столетии, если бы революция 1917 года произошла на тридцать лет позже. А именно если бы индустриализация России, которая началась в конце девятнадцатого века и в начале двадцатого, получила развитие. И тогда некая широкая индустриальная база с коммуникациями и со всеми прочими делами была бы унаследована новой политической системой. Этого не было. Этого не произошло, революция произошла в семнадцатом году, и, в общем, наследовать было особенно нечего. Наследовать в смысле какого-то потенциала интересного будущего. Я еще вам хочу сказать одну вещь, и это очень важная вещь, о которой никто не говорит.