Пройдя долиной смертной тени (СИ)

Она смотрит на него, на разводы от своей смазанной красной помады и думает, что никогда не видела картины прекраснее. Ее пальцы все ещё сжимают его плечи, но хватка становится все слабее и слабее — как знак того, что она готова сдаться.

Ощущать себя рядом с кем-то было удивительным опытом. Так близко к себе Филипп ещё никогда никого не подпускал. Тем более женщин. Это раздражало и одновременно невыносимо притягивало. Чем? Сладостью запретного плода. Вот так Панфилов это ощущал. А ещё — он был удивительно наивным человеком, который не понимал, что с ним происходит, и, главное, как с этим совладать. То, что было знакомо любой школьнице, для него было тайной за семью печатями.

— Зачем? Куда? — непонимающе шепчет он.

Филипп сжал ее чуть крепче и прижал к себе. Это было совершенно неожиданно для него, но почему бы и нет? Искушение взяло над ним верх именно совершенно неожиданно. И это оказалось весьма приятно.

— Давай продолжим.

Это будто бы говорит не он. И думает.

Внутри разливается непонятное девушке тепло — она всегда так легко влюбляется. Особенно в тех, кто может сулить ей проблемы. Этот парень явно мог их принести со своей абсолютной верой и желанием подарить себя Богу — а Мария не хочет, чтобы между ними вставал какой-то там Бог. Как хорошо, что сейчас его с ними нет.

— Я рада это слышать, — Сербская говорит это без задней мысли и с вполне себе искренней улыбкой, после чего впивается в его губы новым, уже куда более требовательным поцелуем, зарываясь пальцами в его волосы.

Она прижимается к нему всем телом, словно Филипп вот-вот куда-то испарится, оставляя ее в этой хило обставленной квартире наедине с пугающим иконостасом в соседней комнате. Принимается нетерпеливо ерзать у него на коленях, неосознанно приходит в движение. Срывает с себя монашеский головной убор, позволяя сросшим синеватым волосам рассыпаться по плечам. Поцелуи кружат голову, заставляют что-то в груди грузно сдавливаться. Для пущего эффекта Мария проводит языком вдоль линии челюсти Филиппа, все ожидая, когда же у того совсем снесет крышу. Она оплетает его тело ногами и просит:

— Отнеси меня в комнату.

Сербская же, напротив, часто подпускала к себе мужчин так близко. Но физически, а не духовно. Не духовно. Это уж точно.

То, что происходит — невыносимо. Слишком больно для того, чтобы быть правдой. Тем не менее, Филипп поддается тому, что с ним происходит. Не может не поддаваться. Сердце стучит, как сумасшедшее, когда Филипп вдруг понимает, что ему очень приятно чувствовать вкус ее губ на своих губах, ощущать запах волос и того, как духи смешиваются с естественным духом ее кожи. Девушка слишком хороша — это даже раздражает. Очень сильно раздражает. Но остановиться трудно. В случае Филиппа — невозможно.

Девушку он подхватывает на руки почти сражу же, как только она говорит об этом. Несёт ее в свою скудную спальню и тут же роняет на кровать. У него не хватает духа раздеться самому. Он медлит, ожидая непонятно чего. Но чего же? Он сам пока не знает. Невинный во всех смыслах, он даже не до конца понимает, что делать. Просто тычется, как слепой котенок, покрывая поцелуями лицо и шею Марии.

Теперь ее вещи буквально разбросаны по его квартире — ботфорты в прихожей, плащ и головной убор на кухне. Сербской даже нравится то, что она прекрасно видит, что молодой человек неопытен. Так словно лучше ощущается его желание. Нет, она не думает об этом, как будто она его сломила, или как будто он пал к ее ногам. Ей просто нравится происходящее. Нравится тепло его тела и неумелые ласки.

— Иди сюда, — вновь шепчет девушка, притягивая его за шею ближе к себе, чтобы затем перевернуть на спину.

Теперь сверху она, понимая, что сейчас стоит вести процесс самой. Дико хочется курить, но ее чертова электронка так же разряжена, как и телефон. Но, конечно, Мария не станет отвлекаться ради этого. Ей так нужно тепло Филиппа. Мария слегка прикусывает его нижнюю губу, параллельно расстёгивая пуговицы на его рубашке. Как же она ненавидит пуговицы! Пальцы путаются в них и отчего-то подрагивают. Он нужен ей весь и прямо сейчас. Наконец-то разобравшись с рубашкой, Мария притягивает парня к себе, чтобы снять ту окончательно. У него очень худощавое телосложение, но отнюдь не угловатое. Ей нравится — он очень изящен.

И тогда ее руки тянутся к ширинке его брюк — с ней разобраться уже куда проще. Помогая ему избавиться от них, Сербская ощущает в себе все больше нетерпеливости. Но знает, что с девственником нужно не переусердствовать, чтобы все не закончилось слишком быстро.

— Помоги мне, — просит она, поворачиваясь к Филиппу спиной, имея в виду молнию боди.