А я встала посреди коридора, пытаясь не издавать ни звука, по щекам снова текли слезы, что-то внутри с треском разрывалось. Я не понимала, почему так больно. Почему окончание легкой, короткой интрижки, у которой и не могло быть никакого будущего, наносила такие сильные раны? Почему гребанный мистер Ротчестер, который к тому же мой преподаватель, к которому я ничего не должна была чувствовать, запал настолько, что я позволяла себе, совсем не по этикету, плакать в полном посторонних людей здании? Сейчас я его совершенно точно ненавидела.
— Кажется, дело было совсем не в больном горле, — тихо заметила Кэсс, намекая на вчерашнюю причину отсутствия. Девушка обняла меня со спины, к ней тут же добавилась вторая пара рук.
— Разве у нас не экзамен по этому предмету? — я шмыгнула носом, пытаясь успокоиться. Лиза протянула бумажный платок, но, не дождавшись реакции, принялась вытирать размазанную по моим щекам тушь.
— Попытки сдать экзамен у нас три, а Изабелла одна, — ласково проговорила она.
— Я хочу домой, — в этот момент я чувствовала себя очень маленькой, хотелось спрятаться, убежать, залезть под одеяло, как вчера и почувствовать себя в безопасности, тепле и спокойствии. Я хотела спрятаться от этих чувств. Не хотела признавать то, что я оказалась влюблена в человека, который… а что «который»? Мы так и не поговорили. И вряд ли когда-то поговорим.
— Тогда идем.
— Но…
— Никаких «но», Изи, — решительно отозвалась Кэсс, — Лизу вытащили, и тебя вытащим. — она обхватила мое предплечье, потянув в сторону гардеробной. Блондинка поддакнула, соглашаясь, и, приобняв меня, пошла рядом.
Ни одной эмоции. О боги. На ее лице не промелькнуло ни одной эмоции. От этого осознания становилось только тяжелее, взгляд ее голубых глаз можно было сравнить с ножом для разделки рыбы, который раз за разом в меня втыкали. И да, у меня был отличный запас метафор, я ведь преподаю литературу. Правда, от этого не становилось легче.
Всего три слова. Она сказала всего три слова, не став выяснять причины, не устроив истерику, не обматерив меня. Она просто закрыла дверь.
Я оказался на улице, уже снова привычным действием достав сигарету. В темноте, едва освещенной фонарями, мелькнул оранжевый кончик, дым проник в легкие, а затем растворился где-то в облаках. Облегчения это не принесло.
Честно, не знал, на что мы рассчитывали, когда все началось. Такой конец был неизбежен, можно сказать, предопределен. И это было даже лучшим сценарием из всех возможных.
Впервые за все время мне не хотелось домой. Там мысли совершенно точно атакуют, не дав заснуть, но выбора особо тоже не было.
Я глянул вверх, замечая, что в окнах ее квартиры так и не горел свет. Больше всего не хотелось оставлять ее одну в этой темноте, но я все равно опустил взгляд, отвернулся и вошел в свою темную, пустую квартиру, так и не сумев заснуть.
Половину ночи я боролся с желанием ей позвонить или написать. Половину ночи я одергивал руку от телефона, убеждая себя в том, что так сделаю ей только больнее. Так будет только хуже.
Утро наступало долго. Очень долго. Как и желание поднять себя с кровати, выполнить все привычные ритуалы и пойти на работу, где с большой вероятностью мы встретимся.
Но я все равно сделал это: отключил назойливый будильник, выпил кофе, надел выглаженный идеальный костюм, словно ничего и не происходило, по дороге к машине выкурил еще одну сигарету, ставя крест на избавлении от давней зависимости.
Не знаю, к счастью или сожалению, но Изабелла не пришла. Ее подружки везде ходили в одиночестве — даже не знаю, когда я успел запомнить то, как они выглядели. Отсутствие среди них Изи волновало, возрождая порыв написать, спросить, как она. И я снова одергивал руку от телефона в самый последний момент, каждый раз приходя к выводу, что и хорошо, что девушка, скорее всего, осталась дома. Когда не видишь человека, проще поставить точку, проще отпустить.
На следующий день я тоже ее не видел. С самого утра отец вызвал к себе, решив высказаться по поводу моего стремительного побега с той конференции. Удивительно, что эта новость дошла до него только сегодня. Но это хоть немного отвлекало от беспокойства из-за того, что рыжие кудри так ни разу не промелькнули среди толпы студентов в коридоре.
Правда, если бы я знал, что увижу то, что она в порядке