Происхождение альтруизма и добродетели. От инстинктов к сотрудничеству

Впрочем, если отложить подобные софизмы в сторону, теория Фрэнка весьма примечательна. В ее основе лежит идея о том, что акты истинной доброты — это та цена, которую мы платим за обладание нравственными чувствами. Чувствами, которые могут оказаться ценными в самых непредвиденных обстоятельствах. Так, когда человек голосует на выборах (иррациональная вещь, учитывая шансы повлиять на результат), дает чаевые официанту в ресторане (куда больше никогда не придет), делает анонимное пожертвование или летит в Руанду понянчить больных сирот в лагере беженцев, его поведение — даже в конечном счете — не может рассматриваться как эгоистичное или рациональное. Он — жертва чувств, направленных на достижение иной цели: вызвать доверие путем демонстрации своей способности к альтруизму. Фактически это не является альтернативой интерпретации, предложенной в предыдущей главе — мол, люди совершают добрые дела, чтобы завоевать престиж, который через косвенную реципрокность позже можно обналичить в более практичное благо. Ричард Александер не согласен с философом Питером Сингером. Последний утверждал, будто существование национальных банков крови, целиком и полностью построенных на человеческой щедрости и великодушии, доказывает: в своих поступках люди не всегда руководствуются реципрокностью. Действительно, в Великобритании человек становится донором, не ожидая за это плату или первоочередное лечение, если ему самому понадобится кровь. Вы получаете чашечку некрепкого чая и вежливое «спасибо». Но, говорит Александер, кто из нас не робеет в присутствии того, кто только что «сдал кровь»?¹²⁶ Обычно люди не особо скрывают этот факт. Донорство крови и работа в Руанде усиливают нашу репутацию добродетельного человека и, как следствие, заставляют окружающих больше доверять нам в дилеммах заключенного. Такие поступки будто кричат: «Я — альтруист, верьте мне!»

Отсюда вывод: в ситуации, схожей с дилеммой заключенного, нравственные чувства позволяют нам правильно выбирать партнеров. Дилемма заключенного является таковой лишь в том случае, когда вы не имеете представления, можно ли доверять своему напарнику. В большинстве же реальных ситуаций вы прекрасно знаете, насколько надежен тот или иной человек. Представьте, говорит Фрэнк, что вы оставили 1000 долларов в конверте со своими именем и адресом в переполненном зале кинотеатра. Как думаете: среди ваших знакомых есть люди, которые вернут эти деньги, если найдут их? Разумеется, есть. Так вы выделяете из общего числа своих знакомых тех, на чье сотрудничество можно рассчитывать всегда и везде — включая ситуации, в которых «предательство» останется необнаруженным.

И действительно, результаты экспериментов Фрэнка четко показывают: если попросить группу испытуемых сыграть друг с другом по очереди в дилемму заключенного, но дать только 30 минут на знакомство с партнером, люди достаточно точно спрогнозируют, кто предаст, а кто будет сотрудничать (см. главу пятую). Рассмотрим, например, важность улыбки при первой встрече. Улыбка — это намек: человек желает доверять сам и пользоваться доверием других. Конечно, это может оказаться ложью, хотя многие люди уверены, что могут отличить поддельную улыбку от настоящей. Еще сложнее убедительно смеяться, если вам невесело. Что же касается румянца, то у многих людей он появляется совершенно непроизвольно. Выходит, наши лица и действия с обезоруживающей откровенностью выдают происходящее у нас в голове — что, разумеется, чрезвычайно вероломно с их стороны. Нечестность настолько физиологична, что ее обнаруживает даже машина — детектор лжи. Гнев, страх, вина, удивление, отвращение, презрение, грусть, горе, счастье — все эти чувства отлично распознаваемы. Причем не только в одной культуре, но на всем земном шаре.

Нравственные чувства позволяют нам правильно выбирать партнеров.