Происхождение человека и половой отбор

Так как человек не в состоянии уничтожить прошлых впечатлений, проходящих постоянно в его уме, то он должен по необходимости сравнивать между собой воспоминания о голоде в прошлом, об удовлетворенном мщении или об опасности, которой он избегнул в ущерб другим людям, с инстинктом симпатии, который почти всегда налицо, и с приобретенным ранее знанием того, что считается другими достойным похвалы или осуждения. Знание это не может быть изгнано из его ума, и оно ставится им по чувству инстинктивной симпатии очень высоко. Поэтому он будет чувствовать, что сделал промах, следуя данному инстинкту или привычке, сознание же сделанной ошибки вызывает у всех животных чувство неудовлетворенности или даже скорби. Приведенный выше случай с ласточкой может служить примером но только противоположного отношения, где временный, хотя в данную пору и очень сильный, инстинкт берет верх над другим, обычно не пересиливающим все прочие. В известное время года эти птицы по целым дням находятся под влиянием желания мигрировать; их привычки изменяются; они становятся беспокойными, шумливыми и собираются в стаи. Пока самка кормит птенцов или насиживает яйца, материнский инстинкт, вероятно, сильнее перелетного, но наиболее постоянно одерживает верх, и, наконец, в минуту, когда она не видит перед собою птенцов, она улетает и покидает их. Когда после достижения цели далёкого путешествия перелетный инстинкт перестает действовать, каждая птица, вероятно, терзалась бы раскаянием, если бы ее умственные способности были более развиты: перед ее глазами проходили бы тогда беспрерывно образы ее птенцов, умирающих на ненастном севере от холода и голода. В минуту действия человек склонен, конечно, следовать более сильному побуждению, и хотя это свойство ведет его иногда к самым благородным поступкам, но еще чаще заставляет его удовлетворять собственные желания в ущерб другим людям. Когда же после их удовлетворения прошлые и более слабые впечатления станут лицом к лицу с постоянно присущими общественными инстинктами и с глубоким вниманием к мнению сограждан, возмездие последует неминуемо. Он будет чувствовать угрызения совести, раскаяние, сожаление или стыд, - последнее чувство почти исключительно основано на страхе осуждения со стороны ближних. Последствием будет то, что он твердо решит поступать в будущем иначе, а это и есть совесть, ибо совесть оценивает прошлое и руководит будущим. Природа и сила чувств, которые мы называем сожалением, стыдом, раскаянием и угрызением совести, очевидно, зависят не только от «степени насилования инстинкта, но отчасти также от силы искушения, а еще чаще от суждения своих ближних. Значение, какое человек придает мнению других, зависит от степени врожденного или усвоенного им чувства симпатии, а также от того, насколько он способен принимать в расчет отдаленные последствия своих поступков. Крайне важен, хотя и не столь необходим, другой элемент — почтение или страх перед богом или духами, в которых веруют люди; эти чувства прямо связаны с угрызением совести. Некоторые критики, допуская, что чувства легкого сожаления и раскаяния могут быть объяснены на основании развитых в этой главе взглядов, отрицали, однако, возможность объяснить этим путем потрясающие душу укоры совести. Но возражения их, по-моему, весьма слабы. Мои критики не указывают ясно, что они подразумевают под укорами совести, я же не могу подобрать для этого чувства иного определения, как то, что оно представляет высшую степень раскаяния. Укоры совести стоят в таком же отношении к раскаянию, как бешеная злоба к гневу или агония к страданию. Не было бы удивительно, если бы столь сильный и столь высоко ценимый инстинкт, как материнская любовь, будучи заглушен чем-либо в душе матери, поверг ее в глубокое отчаяние, как только ослабело бы в уме впечатление той причины, которая повела к нарушению инстинкта. Если даже какой-нибудь поступок не идет вразрез с каким-либо определенным инстинктом, то достаточно одного сознания, что наши друзья и люди одного круга презирают нас за этот поступок, чтобы испытать весьма сильные страдания. Кто станет отрицать, что отказ от дуэли из-за трусости причинил многим людям сильнейшие мучения стыда? Многие индусы, как говорят, возмущаются до глубины души, если случайно отведали нечистой пищи. А вот еще случай того, что я назвал бы укором совести. Доктор Лэндор был чиновником в западной Австралии и рассказывает,[261] что туземец с его фермы, лишившись одной из своих жен, умершей в результате болезни, пришел к нему и заявил, что «он отправляется к отдаленному племени с целью заколоть какую-нибудь женщину, потому что должен исполнить свой долг перед женой. Я ответил ему, что если он исполнит свое намерение, то я должен буду приговорить его к пожизненному тюремному заключению. Он оставался после этого на ферме несколько месяцев, но страшно исхудал и жаловался, что не может ни спать, ни есть, что дух его жены преследует его за то, что он не отнял жизнь у другого существа взамен ее. Но я был неумолим и уверил его, что, если только он исполнит свое намерение, спасенья ему нет». Тем не менее он исчез на целый год и возвратился совершенно поправившимся, а вторая жена его передала Лэндору, что муж ее таки лишил жизни женщину одного отдаленного племени, но невозможно было добыть законных улик против него. Таким образом, нарушение правила, священного в глазах племени, обрекает, по-видимому, человека на нравственные мучения, и это независимо от общественного инстинкта, если не считать того, что само правило основано на общественном мнении. Мы не знаем, каким образом возникли бесчисленные странные суеверия; неизвестно также, почему некоторые действительно большие преступления, как, например, кровосмешение, считаются отвратительными даже у самых грубых дикарей (хотя и не везде). Относительно некоторых племен сомнительно, впрочем, чтобы кровосмешение возбуждало в них большее отвращение, чем брак между мужчиной и женщиной, хотя бы и не находящимися в родстве, но носящими одно и то же имя. «Нарушение этого закона австралийцы признают величайшим преступлением; то же имеет место у некоторых племен Северной Америки.