Происхождение человека и половой отбор

Изложенное выше мнение о происхождении и природе нравственного чувства, говорящего нам, что мы должны делать, и совести, укоряющей нас в случае неповиновения этому чувству, вполне согласуется с тем, что мы видим относительно раннего и недоразвитого состояния этой способности в человеческом роде. Добродетели, которым должны в общих чертах следовать примитивные люди для того, чтобы объединяться обществом, суть именно те, которые и до сих пор считаются наиболее важными. Разница только в том, что они здесь применяются почти исключительно к членам одного племени и поступки совершенно противоположного характера не считаются преступлениями, когда дело идет о людях другого племени. Никакое общество не сохранилось бы, если бы убийство, грабеж, измена и так далее были распространены между его членами; вот почему эти преступления в пределах своего племени клеймятся «вечным позором»,[264] но не возбуждают подобных чувств за этими пределами. Северо американский индеец доволен собой и уважается другими, когда он скальпирует человека другого племени, а даяк отрубает голову самого миролюбивого человека и высушивает ее, как трофей. Детоубийство было в самых широких размерах распространено по всему свету[265] и не встречало нигде порицания; относительно девочек оно считалось даже полезным или, по крайней мере, не вредным для племени. Самоубийство в прежние времена вообще не считалось преступлением;[266] напротив, мужество, которое требовалось для его исполнения, внушало уважение. И до сих пор самоубийство весьма распространено между некоторыми полу цивилизованными и дикими народами и не встречает осуждения, потому что для племени в целом не чувствительна потеря одного человека. Один индийский туг выражал самое искреннее сожаление, что ему не удалось удушить и ограбить стольких же путешественников, как его отцу. На низком уровне цивилизации ограбление иностранцев считается везде делом весьма почетным.

Рабство, хотя и было до известной степени благотворным в древние эпохи,[267] представляет, однако, большое преступление, и тем не менее его не признавало таковым еще недавно даже большинство цивилизованных народов. Причиной этому было главным образом то, что рабы принадлежали к иной расе, чем их господа. Так как дикари не заботятся о мнении своих женщин, то с женами обращаются обыкновенно как с рабынями. Дикари большею частью вполне равнодушны к страданиям иностранцев и даже наслаждаются этим зрелищем. Известно, что дети и женщины северо американских индейцев помогают мучить врагов. Некоторые дикари находят особое наслаждение в том, чтобы мучить животных,[268] и жалость к последним для них — неизвестное чувство. Тем не менее, кроме семейной привязанности, между ними распространены сострадание и участие к членам своего племени, особенно к больным, и эти чувства распространяются иногда даже за пределы племени. Трогательный рассказ Мунго-Парка об участии, которое оказывали ему негритянки, хорошо известен. Можно было бы привести много примеров благороднейшей верности дикарей в отношении друг друга, но не относительно иностранцев; повседневный опыт подтверждает правило испанца: «Никогда, никогда не верь индейцу». Верность не может существовать без любви к правде, и эта основная добродетель тоже не редкость между членами дикого племени; так, например, Мунго-Парк слышал, как негритянки учили своих детей любить правду. Это одна из добродетелей, которая так глубоко укореняется в уме, что дикари следуют ей иногда даже в ущерб себе в их отношениях к чужестранцам; но лгать своему врагу едва ли считается грехом, как слишком ясно показывает история современной дипломатии. Коль скоро у племени есть признанный вождь, неповиновение становится преступлением, и даже низкопоклонство считается священной добродетелью.