Происхождение фашизма

В дневнике «кампании» генерал Де Боно записал утром 28 октября: «…верховное командование почти полностью изолировано от действий, которые разворачиваются в провинциях»^{216}. На Рим должны были наступать три колонны: одну из них возглавляли маркиз Перроне-Компаньи и генерал Чеккерини, вторую — Ильори и генерал Фара, а третью — Боттаи. Их должен был поддерживать резерв, возглавляемый еще одним отставным генералом — Дзамбони. Утром 28 октября маркиз Перроне-Компаньи с 4-тысячным отрядом находился в 60 км северо-западнее Рима и не мог воспользоваться железной дорогой для дальнейшего продвижения. Колонна Ильори (2 тыс. человек) располагалась в 30 км севернее Рима, а в 25 км восточнее столицы с самой многочисленной колонной (8 тыс. человек) стоял Боттаи. Резерв генерала Дзамбони находился еще весьма далеко от Рима, причем из 3 тыс. людей были вооружены лишь 300. Если полагаться на данные А. Таски, то 28 октября против 12-тысячного римского гарнизона сосредоточились 14 тыс. фашистов^{217}. Командир римской дивизии генерал Пульезе приводит другие цифры: в столице 28 октября было 28 тыс. солдат, а им противостояли 26 тыс. фашистов, из-за прекращения железнодорожного движения разрозненных и блокированных на отдаленных подступах к Риму^{218}. Так или иначе, правительственные силы имели все возможности для разгрома фашистов. Это прекрасно понимал укрывшийся на всякий случай в Милане Муссолини, это сознавали и квадрумвиры. Они с огромной тревогой восприняли весть о том, что правительство Факта намерено ввести осадное положение. Беспокойство по этому поводу явно ощущается в дневниковых записях Де Боно. Но вот 28 октября наступает разрядка. Получена телеграмма: осадное положение не будет объявлено, король не подписал декрет. «Мы с Микелино (Бьянки. — П. Р.) обнимаемся», — писал Де Боно. В Риме Чиано, Де Бекки и Гранди даже прослезились от радости. Ведь у фашистских иерархов были все основания опасаться в случае столкновения с войсками новой Сарцаны, только на сей раз в общенациональном масштабе.

Почему же Виктор Эммануил III не подписал декрет о введении осадного положения? Ответить на этот вопрос теперь не так уж трудно. Вообще, удивительнее было бы, если бы он его подписал. Такой шаг мог привести к краху фашистского движения, а это не входило в планы правящих кругов и королевской династии. Да и премьер-министр Факта едва ли был настойчив, когда принес на подпись королю декрет, который искренне одобряли лишь очень немногие члены его кабинета. Факта еще не потерял надежды на сговор с Муссолини и полагал, что слухи о возможном подписании декрета сделают того сговорчивее. Не собиралось разгонять фашистов и армейское руководство. Постоянная помощь военных кругов была немаловажным фактором становления фашизма. Военщина видела в нем, как свидетельствует влиятельный армейский журнал того времени, «самую живую и действенную силу страны, которая желает избавить Италию от пут прошлого, чтобы повести ее, свободную и гордую, к лучшему будущему»^{219}. На вопрос о позиции армии в ночь с 27 на 28 октября, т. е. в то время, когда речь шла о введении осадного положения, генералы Диас и Джиральди ответили так: «Армия исполнит свой долг, однако было бы лучше не подвергать ее испытанию»^{220}. Не случайно Муссолини, представляя свое правительство палате депутатов, отвел центральное место на правительственной скамье генералу Диасу, а слева от себя поместил адмирала Таона де Ревеля. Одним из самых весомых аргументов в пользу фашизма были демарши, организованные Конфиндустрией и влиятельными местными группировками промышленников и банкиров. Деловой мир энергично вмешался в ход событий, требуя включения фашистов в правительство.

К всеобщему облегчению итальянских верхов декрет остался пустой бумажкой. Факта ушел в отставку, формирование кабинета с участием фашистов возложили на Саландру. Муссолини по телефону было предложено войти в правительство. Первоначально он чуть было не согласился. Один из его окружения, А. Финци, просто вырвал у него трубку из рук. Тем временем стало известно, что декрет об осадном положении не подписан, и Муссолини занял твердую позицию: он намерен не просто войти в правительство, а возглавить его. Промышленники Милана и лидеры Конфиндустрии поддержали притязания фашистского главаря, и вечером 29 октября из Рима в Милан от имени короля была направлена телеграмма, приглашавшая Муссолини прибыть в столицу.

Пока голодные и промокшие под холодным осенним дождем сквадристы топтались на подступах к Риму, их «вождь» отправился туда в спальном вагоне. Утром 30 октября, опередив свои колонны, Муссолини прибыл в столицу и отправился к королю, чтобы разыграть перед ним сценку в своем стиле. Глава фашистов предстал перед монархом в черной рубашке, серо-зеленых галифе и крагах, театрально попросив прощения за свою боевую походную форму, так как он только что прибыл с поля боя, к счастью бескровного.