Происхождение и эволюция человеческой цивилизации: Размышления Учителя об истории человечества, книга I

И в той пещере им дают простые орудия для жизни: глиняный кувшин, наполненный холодной ключевой водой, и свечу. Свечу будут менять каждый день, и вода будет свежей каждый день, и у них будет простая еда, а не изысканные блюда, приготовленные из сердца райской птицы, или крыльев кондора, или, что называется, плоти огромного быка. Они, кому не дают ничего, кроме пресного хлеба, и воды, и простого света, остаются там в своей красоте, лишенной оправы, потому что это их выбор.

И время от времени, когда они сидят, застыв в одной позе и почти оставив этот мир, они слышат звуки, приносимые западным ветром из ночного города. И они слышат флейту, цитру и лиру, и они слышат громкий смех молодых людей. Они слышат шипение старух, и они слышат, что называется, мужчину — старика, юношу, — задыхающегося от страсти и радости. Они слышат крики на рынке, обещающие избавление с помощью бальзамов, мазей и, что называется, идолов.

И есть там те, кто обещает соблазнить своим золотом, драгоценностями, колокольчиками, своими шелками, сатином и бархатом. И они слышат все эти звуки время от времени. И им не остается ничего, кроме как сердцем погрузиться в уныние оттого, что они не участвуют во всей этой жизни, что они не втянуты в это состязание, в этот обмен колкостями и ликование человеческого опыта. Мы готовы сделать все, чтобы как-нибудь ночью, когда в воздухе развеяны ароматы жасмина, мы смогли оказаться в объятиях незнакомца, который пообещает награду в виде наслаждения из химических реакций.

Было немало аскетов, кто не отдавался чувству, слыша те звуки. Они открывали глаза и смотрели на пламя. А что может предложить пламя? В пламени нет ни фимиама, ни жасмина, ни гвоздики, ни чего-либо еще, кроме одного ароматического масла, которому пламя позволило исполнить в нем свой танец. И они смотрят, не ощущая удовлетворения ни одним из органов чувств своего тела. И милая маленькая рука поднимется к волосам, и они — будь то мужчина или женщина — обнаруживают, что волос нет, как нет и шелкового одеяния, чтобы накрыть им своего возлюбленного в момент короткой встречи. И их бороды, которые когда-то были напомажены, завиты и источали прекрасный аромат, теперь неухоженные, неровные, растут как попало и не имеют никакого другого запаха, кроме того, что в конце дня исходит от немытого конюха.

Когда разрез голубых глаз отшельника прикрывают ресницы, вокруг его глаз становится заметным напряжение мышц, что есть признак его размышлений: «Смею ли я сожалеть о своем выборе? Я простил себе жизнь в красоте, единственную, что я знал, и я наложил запрет на свои богатства, на свои бальзамы, на свои масла и драгоценности, свои шелковые подушки и величественные одеяния из пышного бархата, чтобы сидеть здесь, словно бедняга, которого ограбили и оставили без одежды, — мужчина, у которого украли его наследство, или, воистину, женщина, у которой украли ее приданое. Я сижу здесь в бесславии, и тело мое покрыто одной лишь грязью. И я смотрю только на пламя. И для пропитания у меня лишь горькая трава, хлеб и вода. И это воистину горькая пилюля, которую я должен проглотить».

И пламя маленькой свечи танцует и отбрасывает тени в пещере, и тени извиваются в танце. И эта, что называется, божественная красота исполняет свой танец, чтобы усмирить какого-нибудь великолепного неизвестного монарха или воинов, неистово вздымающих на дыбы своих скакунов, галантных кавалеров с мечами из сверкающей стали, холодной и твердой, в ножнах, инкрустированных драгоценными камнями, или в прошлой эре это были бы бронзовые мечи, отбрасывающие золотые блики. И они устремляются к своим незримым победам, в которых обретут жемчужину, свое завоевание. Они покорят и друга, и врага, чтобы заполучить любовь своего сердца, ту, что была отнята у них.

Эта маленькая свеча может сотворить бесконечную игру света и тени на шероховатой поверхности гранитной стены, и если свет, особым образом упавший в глубокую расщелину, образует тень, мы увидим неискренность на лице, а не красоту волос; тогда мы увидим победу или тайну, что всегда увлекает нас, или мы увидим пустоту в ореоле красоты, которая также влечет нас. И вот аскет сидит там ночь за ночью, поначалу слушая ветер, доносящий голоса с рынка в Вавилоне, звук латунного колокольчика или голос какой-то старухи, или голос юной девушки, слова молитвы которой разносятся ветром. Мы слушаем. И мы хотим придвинуться ближе к выходу из пещеры, чтобы услышать больше, но нам удается уловить лишь отрывочные звуки.