Другой набор свойств, уникальных для человеческого языка, предложили С. Пинкер и Р. Джакендофф96
. Они обратили внимание на то, что в языке существуют не только отдельные элементы, но и принципы обращения с ними. Так, звуки языка (фонемы) организованы в фонологическую систему. Существуют признаки, противопоставляющие фонемы друг другу (так называемые дифференциальные, или смыслоразличительные, признаки), причем каждый такой признак характеризует не одну фонему, а целый ряд – в результате получается разбиение множества фонем на непересекающиеся классы при помощи сравнительно небольшого числа признаков. И не существует языка, в котором фонемный инвентарь был бы устроен совершенно хаотически. Когда фонемы следуют друг за другом в потоке речи, они несколько изменяются. Например, в английском языке согласные перед i слегка смягчаются (хотя противопоставления по твердости-мягкости в английском нет). То, какие изменения разрешены, какие запрещены, какие обязательны, различается в разных языках и в разные периоды времени. Например, в русском языке нет смягчения согласных перед а, а в истории французского языка такое смягчение в VII в. привело к изменению согласных [г] и [к] перед а ([г] перешло в [ж], а [к] – в [ш]). Именно поэтому из латинского cantare [кантāре] – ‘петь’ во французском получилось chanter [шãте]. Различаются и правила того, какие звуки могут, а какие не могут быть в начале слова, на конце слова, под ударением, без ударения, между гласными и т. д. Существование такого рода ограничений, как и проходящих через всю систему смыслоразличительных признаков, отмечается лишь в человеческом языке (и нет ни одного языка, где бы их не было).
Немало уникальных свойств Пинкер и Джакендофф находят и у слов человеческого языка.
Во-первых, они связаны друг с другом ассоциативными связями, формируют разнообразные смысловые отношения – синонимические, антонимические, родо-видовые, отношения «часть – целое» и т. д.
Во-вторых, слова связаны друг с другом словообразовательными связями, что отчасти компенсирует принцип произвольности языкового знака. Например, вряд ли кто может сказать, почему ухо называется ухом
, но несомненно, что ушастым может быть назван лишь тот, кто обладает ушами (размером больше ожидаемого); ушко – это маленькое ухо или нечто, ассоциирующееся с ухом, и т. д. Такие связи могут выражаться при помощи аффиксов (морфем, не являющихся корнями, – приставок, суффиксов и т. д.), хотя и не во всех языках эта техника реально используется. Словообразовательные отношения (в любом языке, где они есть) образуют сети: так, например, русское слово бегун входит, с одной стороны, в гнездо слов с тем же корнем, обозначающим быстрое перемещение (ср.: бегать, убегать, забегаловка), а с другой – в ряд слов с тем же суффиксом, обозначающим деятеля (ср.: колдун, врун, болтун, хохотун); каждое из этих слов в свою очередь также соотносится со словами, имеющими такой же корень или такие же аффиксы (например: колдун – колдовать – колдовство…, убегать – улетать – уползать… и т. д.).В-третьих, в значение слов «встроена» информация об их сочетаемости. Например, глагол находиться
обязан иметь при себе два компонента (или, как говорят лингвисты, у него две валентности) – кто/что находится (именная группа) и где находится (локативная группа – либо существительное с предлогом, либо наречие места), и, если хотя бы один из этих компонентов не выражен, предложение воспринимается как неполное. У глагола бежать валентность одна – кто бежит, хотя бежать, разумеется, тоже можно только где-то. Именно проблемы с сочетаемостью (а отнюдь не только мода на все западное) привели в русский язык слово спонсор: слово приблизительно с тем же значением – меценат, уже существовавшее в русском языке, не может иметь при себе определение в родительном падеже – действительно, нельзя быть меценатом чего-то. А вот спонсором чего-то (трансляции «Формулы-1», например) – вполне можно.