Происхождение христианства из гностицизма

После своей смерти Иисус, якобы, явился многим свиде­телям, и в этом усматривают доказательство того, что Павел был знаком с евангельской «историей». Однако, к сожале­нию, соответствующее место (1 Кор. 15, 5 — 11) не внушает к себе никакого доверия, обнаруживает явные следы пере­работки, как это особенно подчеркнули голландские теологи, производит впечатление интерполяции, имевшей целью при­дать догматическим указаниям Павла историческую окраску, чтобы повысить этим их значение. Иначе мы не могли бы объяснить тех противоречий, которые существуют между изложением этих событий у Павла и соответствующим по­вествованием евангелий. Где у Павла те женщины, которые, согласно Матф. 28, 1 и сл. и Марк 16, 1, первыми увидели воскресшего? Или апостол, твердивший, что в общине жен­щины должны молчать, считал их такими убогими суще­ствами, что он стыдится ссылаться на их свидетельство? О том, что Иисус явился Иакову (какому?), в евангелиях не говорится ни слова. Они совершенно умалчивают и о том любопытном факте, что Иисус одновременно явился 500 братьям[47]. Но и те «двенадцать» которым, якобы, явился господь (1 Кор. 15, 5), вызывают глубокие сомнения главным образом потому, что после смерти Иуды могло остаться как это и сказано у Луки (24, 33), только одиннадцать апо­столов. Впрочем, беспристрастный человек не станет сомне­ваться в том, то число «12» имеет здесь чисто формальное, типовое или догматическое, а не историческое значение, что оно воспроизводит число знаков зодиака и потому не могло исходить от Павла, а представляет собой «позднейшую вставку» или «глоссу». Досадную «неосмотрительность» проявляет Гейтмюллер, усматривающий в упоминании двенадцати у Павла исторический факт, и совсем уже сме­хотворно заявление Фейне, причисляющего к «историче­ским» датам жизни Иисуса физическое воскресение послед­него, его восседание на троне одесную бога и, следовательно, также его вознесение на небо, после чего его ожидает парусия. Но если даже допустить, что отрывок, в котором идет речь об явлениях христа, входил в первоначальный текст По­слания, то что мы от этого выигрываем? Из «Деяний апо­стольских» мы знаем, что пережитое Павлом «откровение» за­ключалось в том, что его осиял свет и он услыхал голос, который он принял за голос Иисуса. Кто же может по­ручиться за то, что остальные испытали нечто иное, раз переживание Павла ставится на одну доску с их пережива­нием? Что доказывают подобные «явления», в лучшем слу­чае представляющиеся чисто внутренними переживаниями, и как велика историческая реальность таких внутренних со­зерцаний?

Повествование о тайной вечере

Остается еще повествование о тайной вечере (I Кор. 11, 23 и сл.) — последний и самый главней козырь в руках тех, кто утверждает, что Павел знал евангельского Иисуса. «Я от самого господа принял то, что и вам передал, что господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб, и воз­благодарив преломил». Здесь мы имеем, по-видимому, ука­зание на определенные реальные события из жизни Иисуса: ночь, предательство, вечеря перед арестом! Нет ничего уди­вительного в том, что теологи-историки торжествуют, уве­ряя, что это место «убийственно» для отрицающих историч­ность Иисуса.

Однако, уже первые слова «Я от самого господа принял» вызывают сомнение. Ибо эти слова бесспорно свидетельствуют о том, что Павел почерпнул сведения о словах, произ­несенных Иисусом на прощальной вечере, не из историче­ского предания, а из личного откровения. В самом деле, таково мнение не только Пфлейдерера и М. Брюннера, — даже Гейтмюллер полагает, что сообщение о прощальной вечере и установлении таинства причащения может служить только косвенным доказатель­ством того, что Павел знал какого-то исторического Иисуса, «ибо оно принято от господа, следовательно, приведено как откровение». Ведь ссылается же Павел, как мы видели, и в других случаях на «словеса господа», когда он будто бы говорит «духом» последнего! Поэтому непосредственно отсюда еще не вытекает ничего такого, что подтверждало бы историчность «господа».