Происхождение христианства из гностицизма

«Как могли были себе представить ученики», — справед­ливо спрашивает Эйхгорн (Eichhorn), — «что они вкушают тело христово, которое вскоре будет предано смерти, и что они пьют его кровь, но не ту кровь, которая находится в его теле, а ту, которая будет пролита в ближайший момент? Как могли они себе представить, что они вкушают умерщвленное тело Христа и пьют пролитую им кровь? Все это крайне зага­дочно и непонятно». В самом деле, это — представления мистических сект, возникшие на почве идеи общинного бога, которого они мыслили себе в ту пору в образе человека, идеи, родившейся в туманной неопределенности экстатиче­ского самосознания и благоговейного самоуглубления, где границы духовного и материального переплетаются и сли­ваются друг с другом, но отнюдь не представления непосвя­щенных людей из простонародья, которые, якобы, непосред­ственно общались с Иисусом-человеком и которые были слишком далеки от того, чтобы видеть в нем божественное существо в смысле мистериального учения. Ведь они будто бы даже не подозревали, что он — мессия. Поэтому глубоко прав Эйхгорн, который считает установление таинства причащения в той форме, в какой его изображают Павел и синоптики, исторически невозможным и высказывает свою уверенность в том, что сообщения об этом событии по меньшей мере навеяны культом и догма­тикой древнейшего христианства. Фейгель (Feigel) при­соединяется к нему в этом отношении, приписывая приве­денные слова Иисуса более поздней точке зрения общины. «У позднейшей общины представление о вкушении тела и крови Иисуса естественно сливалось с мыслию об его смерти. Таинство становится торжественным чествованием его па­мяти, великий четверг и страстная пятница будят соответ­ствующий круг представлений и ощущений».