Происхождение христианства из гностицизма

Как известно, крест и в христианстве связывается не только с орудием мучения, на котором якобы принял смерть спаситель: он вместе с тем является знамением спасе­ния, новой жизни, торжествующей над смертью. Таково значение креста, когда Христос изображается сидящим на престоле (Кассиопея) юношей, в роли судьи мира, со свитком закона или с «книгой жизни» (Млечный путь) на коленях, е агнцем у ног своих и с крестом на голове или в правой руке, на подобие того, как изображали обыкновенно и коронован­ных особ или языческих богов (Юпитера, Горуса или Сераписа) с крестообразным скипетром. Еще представляли христа в виде агнца, несущего крест на своей спине или в лапе, или же помещали его голову в солнечном нимбе перед крестом, притом — прямо в точке пересечения обеих попе­речин креста, в том месте, где мы в других случаях находим также изображение агнца, и где вспыхивало пламя при до­бывании огня верчением, при помощи arani. Здесь с очевид­ностью выступает отношение христа к огню, иначе говоря — к солнцу и к его так наз. «вознесению» (exaltatio) на астраль­ный крест на небе в весеннем равноденствии. Эта символика живет еще и поныне в той комбинаций креста и солнца, которую мы встречаем на могильных крестах, на шпицах колоколен (где, к тому же, крест часто стоит на небесной сфере), на церковной утвари и на иных предметах церковного употребления, причем только очень немногие сознают, что в данном случае мы имеем дело с языческим, по своему источнику, мотивом чисто астрального происхождения. При такой связи между представлениями о спасителе и солнце, для нас понятно, почему христиане сделали своим празднич­ным днем «день солнца» (немецкое «Sonntag» — воскресенье), он же «день господа», именно Адониса (евр. adonai-господь) или Тамуза или — что то же — Митры. До Авгу­стина апологеты и отцы церкви вели постоянную борьбу против почитания христа как солнца. Ведь даже в пятом столетии не только еретики, но и истинно верующие пре­клонялись еще перед пылающим солнечным диском, когда последний поднимался над горизонтом, и шептали при этом: «помилуй нас!».

Само собою разумеется, крест в изъясненной здесь связи не стоит ни в каком отношении к древу казни еван­гелий, но имеет совершенно самостоятельное значение, как знамение опасения у тех гностических сект, которые уже задолго до возникновения христианства почитали спаси­теля в образе солнца. При этом им заодно предносилась также своеобразная спекуляция Платона в «Тимее», по ко­торой благий и свободный от зависти бог создал вселенную по своему образу и распростер между небом и землею ми­ровую душу в форме греческой буквы X, т. е. косого креста, образованного двумя взаимно пересекающимися и вращаю­щимися кругами (экватор и эклиптика). Такой христианский писатель, как Иустин, указывает на то, что слова Платона о ближе всего стоящей к богу силе, введенной им во все­ленную в виде X, относятся к сыну или слову божию, т. е. к христу. Христос, божественный сын, мировая душа как крест опасения! Еще и теперь мы видим этот знак в руке священника или на шее наших женщин и девушек, в полной аналогии с тем, как крест в древности и в предхристианское время, особенно также в. митраизме, служил средством предохранения от болезней и других опасностей. Как зна­мение спасения, крест лежит в основе обычая осенять себя крестом. В этом значении мы находим его изображенным на груди ассирийских царей, на шее весталок, на предметах вооружения римских легионов, на штандартах конницы, на домашней утвари и т. д., а по легенде знак креста явился Константину с надписью «сим победишь». От этого креста, знамения спасения, «возносимого» рукою верующего, бегут и скрываются силы тьмы и зла, как спешили к горизонту зимние созвездия, Змеи и Скорпион, как только солнце «воз­носилось» на весенний крест. Как известно, диавол все еще боится креста, и даже солнце «ползет пред крестом», когда оно в течение зимних месяцев совсем близко к горизонту движется с уменьшенной скоростью навстречу точке весны.

III. СТРАЖДУЩИЙ ОТРОК БОЖИЙ

Существо отрока божия [20]

Образ страдающего и умирающего спасителя привнесен в иудейский идейный мир из языческих тайных культов. Между тем иудейские гностики, усвоившие себе этот образ, а также и присущий ему, заимствованный от солнца образ­ный язык, не остановились на этом. Они стали искать в сло­вах писания, не найдется ли там указания на страдающего, умирающего и воскресающего искупителя, как он предно­сился им в образе Христа.

Как раз у пророка Исайи, в 53 главе, есть замеча­тельное место об отроке Иеговы («ebed jhwe»), ко­торый добровольно берет на себя грехи людей, из-за их зло­деяний терпит муки и поношения и предается позорной смерти, хотя на нем не было никакой вины, а напротив, своею праведностью он оправдал многих. После смерти своей он «превознесен» богом и пожинает необычайную на­граду (53, 12).