Происхождение личности и интеллекта человека

Как бы ни было могущественно существо, но правила игры всегда устанавливает среда, без различия вида, класса или... имени. Именно она определяет «жить или нет» существу, и то, какие усилия должны быть им затрачены, чтобы адаптироваться к ней или пытаться ей противостоять. И неважно, как существо называется — диморфодон, Марк Аврелий Антонин или орангутан; в любом случае побеждает среда. И дело даже не в том, что на ее знаменах от имени всех уже прошедших земной путь существ начертано хладнокровное обращение ко всякому живому организму: nos ossos qve aqvi estamos pelos vossos esperamos; так как в числе ее аргументов — биогенез, автоматически предполагающий смерть любого родившегося. Впрочем, всевластие среды настолько абсолютно, что даже аргумент смерти не является козырным. (Совершенствование рецепторов не уменьшало, но, напротив, вероятно, увеличивало зависимость организма от среды, так как компонентами сознания, приходящими через рецепторы, становилось все большее количество факторов и нюансов. Puto, зависимость эскалировалась постепенно и неуклонно, момент ее «обострения» не- установим. К примеру, мы знаем, что возраст зрительного рецептора (белка с фотохимической чувствительностью) — около 500 миллионов лет, но сама органелла (зрительная палочка, на которой сосредоточен этот белок) — гораздо более древнее создание, имеющая «ресничное» происхождение, следовательно, (возможно) ровесница криогения или даже тония.)

Как вы, вероятно, помните, И. М. Сеченов дал еще более точное и категоричное определение «среды»: «Организм без внешней среды, поддерживающей его существование, невозможен; поэтому в научное определение организма должна входить и среда, влияющая на него, так как без последней существование организма невозможно» (Медицинский вестник, 1861. №28).

Внутренняя речь homo, создавая дубликат среды (реальности), не только не отменила ее драматизма, ее заманчивости или иных свойств, но еще и усугубила их.

Почему произошло это усугубление?

Вероятно, по той причине, что мышление оказалось превосходной spatio nutribile для прогностизма, который по самой своей природе склонен к драматизации и обострению, т.к. любое животное все обстоятельства и нюансы мира воспринимает прежде всего соотносительно с благом собственной биологической индивидуальности и во всем справедливо ищет скрытые и явные угрозы.

Прогностизм, или то, что русская физиологическая школа называла «вероятностное прогнозирование», разумеется, не является свойством только лишь мышления homo; в известной степени способность прогнозировать — обязательное условие выживания, следовательно, его механизм уже давно разработался у бесконечного множества существ.

Еще в 1971 году проф. Д. Дубровский суммировал представления классической нейрофизиологии по данному вопросу: «Вероятностное прогнозирование — фундаментальная функция головного мозга, обеспечивающая программирование и организацию текущих действий» (Психические явления и мозг, 1971).

Несмотря на ясность и даже некоторый категоризм этого догмата — следует отметить, что относительно насекомых, амфибий, рептилий убедительных экспериментальных данных на сегодняшний день еще нет, и любые рассуждения об их способности к прогностизму оказываются ultra limites factorum. (Как бы ни хотелось их признать на основании одной эволюционистской логики и фантастического великолепия рецепторов у насекомых.) С определенной уверенностью, ответственно можно говорить о наличии экспериментально подтвержденного прогностизма лишь у насекомоядных, ежей, крыс, обезьян и тех млекопитающих, способности которых были подтверждены множественными, верно задокументированными лабораторными исследованиями (Карамян А., Малюкова И. Этапы высшей нервной деятельности животных// Физиология поведения. АН СССР, 1987; Фейгенберг И., Леви В. Вероятностное прогнозирование и экспериментальное исследование его при патологических состояниях, 1965).

Нет никаких сомнений в том, что сравнительно с другими животными прогностизм мыслящих homo стал драматичнее и изощреннее.

(Качество этого прогностизма и его реальную результативность мы будем обсуждать чуть позже.)

Благодаря системе номинаций и знаний прогнозы стали значительно точнее, следовательно, пессимистичнее. (Пришло понимание реального количества опасностей и их фатальности.)

А теперь временно перейдем на язык приблизительных понятий, чтобы на простых примерах кратко обозначить причины обострения прогностической функции мозга homo в эпоху формирования интеллекта. (Ее реальную продуктивность мы рассмотрим чуть позже.)

Узнавание жизни обрекло человека на такое знание смерти, которое было недоступно никакому другому животному; теперь образ смерти стал растворен практически во всяком событии, явлении или вещи. Этот образ превратился в «вечного спутника», в хитрого, жестокого, злонамеренного и неумолимого преследователя, а жизнь человека — в ускользание от него.