Читаем Происхождение романа. полностью

Наиболее распространенным и характерным обозначением нового жанра является именно «история» — как нечто прямо противопоставленное неправдоподобному и фантастическому «роману». Сервантес, Кеведо, Сорель, Филдинг постоянно подчеркивают «историчность», достоверность своих книг; Филдинг уже конкретизирует это определение, указывая, что он историк частной жизни. С другой стороны, важную роль играет слово «комический», в которое Филдинг вкладывает своеобразный и сложный смысл. Подробнее мы рассмотрим концепцию писателя ниже; здесь имеет смысл привести его высказывание из «Джозефа Эндруса» о том, что в «комическом» повествований необходимо «всегда строго придерживаться Природы, от верного подражания которой и будет проистекать все удовольствие, какое мы можем доставить в данном роде сочинений...».

Аналогичное рассуждение мы находим и в диалогическом прологе «Дон Кихота». Собеседник говорит автору: «Незачем вам выпрашивать у философов изречений, у священного писания — поучений, у поэтов — сказок, у риторов — речей, у святых — чудес..., Ваше дело подражать природе, ибо чем искуснее автор ей подражает, тем ближе к совершенству его писания».

Наконец, следует упомянуть о трех замечательных в своем роде названиях французских книг XVII века: «Комический роман» Скаррона, «Сатирический роман» Ланнеля и «Мещанский роман» Фюретьера. Эти названия призваны были как раз отграничить новый жанр от «романов» в традиционном смысле — то есть «рыцарских». Эти названия следует сопоставить с еще более выразительным названием, данным одной из своих книг автором первого французского романа в собственном смысле, Шарлем Сорелем: «Антироман» (1627). Названия книг Ланнеля, Скаррона, Фюретьера несут в себе аналогичный смысл, ибо в них соединяются несовместимые, взаимоисключающие значения. Это названия-оксюмороны, поскольку «роман» в общепринятом представлении не мог быть ни «сатирическим», ни «комическим», ни «мещанским»: он был, напротив того, «героическим», «возвышенным» и «аристократическим». С другой стороны, важно видеть, что названия выступают здесь не как характеристики данных произведений, но скорее как определения небывалого доселе жанра. Забегая вперед, отметим примечательное совпадение данного Фюретьером названия с позднейшим гегелевским определением: «роман — мещанская эпопея»[49]. То, что у Фюретьера еще употребляется с оттенком иронии, становится у Гегеля подлинно объективной характеристикой жанра.

Итак, на протяжении XVII — XVIII веков мы можем наблюдать сложные поиски термина для нового жанра. «Исторический», «комический», «мещанский», «правдивый» — в этих представлениях осознаются новаторские особенности тех книг, которые мы теперь просто называем романами. Мы склонны конкретизировать этот термин как раз в применении к тем явлениям, которые с самого начала «законно» носили имя «роман»: мы специально оговариваемся теперь — «рыцарский роман» (или «средневековый»).

Как же это случилось? Почему произведения нового типа, которые в XVII — начале XVIII века старательно «открещиваются» от имени «роман», в XIX веке иначе и не называются? Проще всего сказать, что термин переходит по принципу сходства: ведь «рыцарские романы» внешне также представляли собою пространные повествования, которые к XVII веку обычно имели прозаическую форму. Стоит привести характернейший факт — русский переводчик немецкой психологически-бытовой «Истории маркизы Лозанны» писал в своем предисловии (середина XVIII века): «Развернув лист-другой... вы заключите: это роман... Однако не совсем: в сей книжке предлагаются вам добродетель и порок, в самом естественном виде описанные» (Сиповский, стр. 188). Иначе говоря, данная книга, с точки зрения переводчика, — «правдивая история», а не «роман»; однако внешне она, как и роман, являет собой пространное прозаическое повествование; поэтому возможна «путаница», о которой автор и предупреждает.

Каким же образом совершается преобразование старого значения слова «роман», перенос его на совершенно новый жанр? Наибольший, пожалуй, интерес представляют для нас те языки, где этот перенос вообще не происходит. Так, в английском языке новый жанр получает и новое название, оставляя термин «роман» прошлому. Мы уже говорили, что Филдинг отказывается называть свое произведение «романом»; в данном случае речь идет о старом, введенном Чосером слове «romance»[50].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное
Толкин
Толкин

Уже много десятилетий в самых разных странах люди всех возрастов не только с наслаждением читают произведения Джона Р. Р. Толкина, но и собираются на лесных полянах, чтобы в свое удовольствие постучать мечами, опять и опять разыгрывая великую победу Добра над Злом. И все это придумал и создал почтенный оксфордский профессор, педант и домосед, благочестивый католик. Он пришел к нам из викторианской Англии, когда никто и не слыхивал ни о каком Средиземье, а ушел в конце XX века, оставив нам в наследство это самое Средиземье густо заселенным эльфами и гномами, гоблинами и троллями, хоббитами и орками, слонами-олифантами и гордыми орлами; маг и волшебник Гэндальф стал нашим другом, как и благородный Арагорн, как и прекрасная королева эльфов Галадриэль, как, наконец, неутомимые и бесстрашные хоббиты Бильбо и Фродо. Писатели Геннадий Прашкевич и Сергей Соловьев, внимательно изучив произведения Толкина и канву его биографии, сумели создать полное жизнеописание удивительного человека, сумевшего преобразить и обогатить наш огромный мир.знак информационной продукции 16+

Геннадий Мартович Прашкевич , Сергей Владимирович Соловьев

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное