Происхождение романа.

В русском языке, например, в определенный момент значение слова «роман» становится неустойчивым, начинает колебаться между старым и новым жанром, тяготея, естественно, к новому. Это порождает своеобразные нападки на рыцарские романы как на нечто противное «подлинному» роману, как на «ложные» романы, которые недостойны называться этим именем. Возникает очень наивная, но вполне объяснимая точка зрения, согласно которой развитие «истинного романа» было нарушено появлением и распространением «ошибочных», противоречащих природе жанра произведений. Замечательно в этом смысле рассуждение русского литератора XVIII века Порошина. В 1760 году он пишет о романах: «Сии сочинения такое несчастие во дни наши постигло, что многие не токмо никакой пользы от оных быть не надеются, но еще и повреждению нравов служащими их почитают. К излишней таковой ревности подало случай чрезвычайно умножившееся ныне на французском и немецком языках число романов, в котором, конечно, более худых и нелепых, нежели хороших и с тем намерением, с коим они выдуманы, согласных. Не у одних нас есть Бовы-королевичи, Ерусланы Лазаревичи, Петры Златые Ключи. Везде их много; но надобно предводимому разумом человеку справедливо полагать различие между такими враками и связно, приятно и остроумно выведенными приключениями» (Сиповский, стр. 162. — Курсив мой. — В. К.).

Несмотря на свою наивность, это высказывание представляет значительный интерес для нас. Порошин не сознает, что отрицаемые им романы, «несогласные» с внутренней целью жанра, на самом деле принадлежат к совсем другому жанру, возникшему семь веков назад и уже сыгравшему свою историческую роль. Но Порошин ясно видит, что «рыцарские романы» не соответствуют сущности нового жанра; он предлагает различать подлинный роман от «худых и нелепых» «врак», только внешне похожих на роман в собственном смысле. Это внешнее сходство выступает в представлении Порошина примерно так же, как внешнее сходство полезных злаков — ржи, пшеницы, ячменя, овса — и сопутствующих им злаковых сорняков. Конечно, такое мнение совершенно неисторично. Однако оно отчетливо свидетельствует о совершающемся «расщеплении» термина «роман», которое закончится переносом его на новый жанр. В устах Порошина, таким образом, вполне объяснимы и оправданы нападки на «рыцарский роман», который как бы присвоил чужое название. Однако совсем по-иному выглядят такого рода нападки в работах новейших и современных литературоведов. Когда мы читаем, например, что в «рыцарском романе» все «построено на абракадабре авантюр и... на любовных позах, статичных и одинаковых»[57], что произведения этого жанра являют собой «нагромождение... приключений и волшебства, без малейшего проблеска поэзии или психологического анализа»[58], — это не может не вызвать возражений.

Ведь совершенно ясно, что такие характеристики непосредственно вытекают из представления о «рыцарском романе» и о романе в современном смысле как о двух этапах истории одного и того же явления. К рыцарским повествованиям подходят с критериями совсем иного жанра. Последовательно развивая эту точку зрения, нужно бы подвергнуть критике с позиций искусства современного романа и народные героические эпосы, которые ведь также являются обширными повествованиями. Это не делается, очевидно, лишь потому, что народные эпосы не носили имени «роман»...

Рыцарские повествования — это самостоятельный и имеющий собственную ценность жанр. Нагромождение приключений и чудес является его неотъемлемым, необходимым качеством (особенно в ренессансный период — а именно он и имеется в виду в первую очередь, когда сопоставляют «рыцарский» и современный романы). Как это ни нелепо, тождество термина (к тому же имеющее место не во всех языках) мешает понять ход историко-литературного процесса.

Рыцарские повествования и роман в современном смысле — это не две ступени в истории одного жанра, но два существенно различных эпических жанра, которые находятся в более сложных отношениях друг к другу, чем отношение преемственности. В самом деле: рыцарские повести и поэмы периода их наибольшего распространения (то есть ренессансного) вовсе не предшествуют роману, как часто думают. «Народные романы», подобные «Тилю Уленшпигелю», складываются на рубеже XV — XVI веков, то есть одновременно с ренессансной рыцарской литературой. Более того, новеллы и книги новелл, формирующие ту стихию художественности, «монументальным» воплощением которой явится роман, созревают гораздо раньше, чем рыцарская литература Возрождения: в XIV веке итальянская новелла уже находится в состоянии расцвета, а рыцарская поэма в Италии возникает лишь в конце XV века. Первый ренессансный «рыцарский роман» в Испании, «Амадис Гэльский», был издан Монтальво в 1508 году, а первое дошедшее до нас издание «Селестины» Фернандо де Рохаса — драмы «новеллистического» типа, в центре которой выступает «плутовской образ», типичный для позднейшего романа, — помечено 1499 годом.