Происшествие

Единственная в деревне кофейня, как и остальные домишки, была крыта тростником. Просторная комната — зала, несколько столиков, две дюжины плетеных стульев, литографии на стенах и старой модели радиоприемник «филипс», на котором висели семидырочные голубые бусы «от сглаза». До того как была выдумана «димакратия», и особенно в годы, когда гитлеровские армии рвались вперед, крестьяне с охотой собирались вокруг этого старенького «филипса» и слушали последние известия. Но потом все изменилось. Кофейня разделилась на две части. Левую половину заняли сторонники Народной партии[38], правую — демократы. «Партии» почти не разговаривали друг с другом и не играли ни в карты, ни в трик-трак. Тесная дружба наблюдалась только среди «единомышленников». Как только «филипс» доносил в кофейню голос «народника», «демократы» демонстративно покидали залу, и вслед им неслись проклятия. Бывалые старики сокрушенно качали головами. Они не забывали тысяча девятьсот тридцатый год с его Партией Свободы[39], помнили, сколько людей погибло тогда, сколько крови пролилось, не приведи аллах испытать такое еще раз! Недаром Мустафа Кемаль-паша решил: нет, так дело не пойдет, нельзя допускать, чтобы брат лил кровь брата, и распустил Партию Свободы. Вот так надо поступить и теперь. Да поможет аллах Исмет-паше[40] одолеть демократов. У тех ведь пушки, винтовки, много солдат. Кто добровольно отдаст свой хлеб?.. Старики слышали от своих отцов и дедов, что после султана Хамида тоже стали нарождаться всякие партии. Появилась партия Единение и прогресс[41]. В городах открывались партийные клубы, не обошлось и без речей, факельных шествий и аплодисментов! А потом вдруг была объявлена мобилизация… Поэтому турку не нравится всякая шумиха и возня вокруг политических партий. Дай бог, чтобы на этот раз ничего не случилось…

Появление в кофейне Хафыза-Тыквы было встречено одинаково тепло и дружелюбно обеими «политическими партиями».

Хитрый имам, чтобы не отдать предпочтения какой-либо одной из сторон и не оказаться в трудном положении, сел за столик у самой двери.

— Вот так-то оно лучше, люди добрые… — улыбнулся имам всем и никому.

Нет, ему не нужны ни «народничество», ни «демократия»… Оставаясь посередине, он, как говорится, и девушку не отдаст замуж и сватов отказом не обидит. Куда выгоднее жить в мире с семью державами. Хафыз-Тыква устраивался за столиком почти у самой двери, а со всех сторон слышались голоса, желавшие всячески угодить имаму:

— Абдюль! Позаботься о ходже-эфенди!

— Позаботься о ходже-эфенди, Абдюль!

— Узнай у имама-эфенди, что он хочет выпить…

К столику Хафыза подошел хозяин кофейни.

— Что прикажете, ходжа-эфенди?

— Побольше пенки и не очень сладкого, — важно произнес Хафыз, вытащил из кармана четки и, полузакрыв глаза, принялся перебирать бусины.

— …от всяких там партий сыт не будешь, — донеслось до него. Разговаривали за соседним столиком. — На что мне партия? — добивался старик у своего собеседника. — Какая польза от того, что уйдет Али, а придет Вели?

— Никакой, — охотно соглашался собеседник.

— А нет, так чего мне о них заботиться? Я лучше позабочусь о своем кармане.

Разговор перешел на «народников», но Хафыз больше не слушал: на пороге стоял Залоглу. «Что это с парнем? Усы себе обкорнал», — удивился Хафыз.

Поймав взгляд имама, Залоглу осклабился и пошел к его столику.

— Что это значит? Куда девались твои усы? — спросил Хафыз.

— М-м-м… Обстриг.

— Зачем?

— По указанию свыше! Да все девушка, — пояснил Залоглу. — Меня, говорит, пугают твои усы. Вот я и обстриг…

Живот Хафыза-Тыквы колыхался от сдерживаемого смеха.

— Ох, на кого же ты стал похож, Рамазан!

Небрежно подрезанные усы Залоглу сразу привлекли всеобщее внимание. Кофейня веселилась. Вначале Залоглу натянуто улыбался, но выдержки хватило ненадолго.

— Займитесь-ка своими делами! — крикнул он. — Усы ведь мои, не так ли?

Это только подлило масла в огонь.

— Он прав, — сказал какой-то «демократ». — Усы его. Хочет — режет, хочет — бреет.

— Но ему очень шли усы…

— Бедняга, а он так походил на Кёроглу[42]…

Залоглу подвинул стул к столику Хафыза-Тыквы.

— Вы лучше подумайте о том, как победить на выборах. Мои усы — не ваша забота… — отрезал он и повернулся к Хафызу.

— Приветствую тебя! — сказал Хафыз.

— И тебя так же.

— Ну как дядя, согласен?

Прислушиваясь краем уха к шуткам, все еще сыпавшимся в его адрес, Залоглу распетушился перед Хафызом и нарочито громким голосом стал уверять, что согласие дяди его, собственно, ни капли и не интересует.

Хафыз-Тыква не хотел унижать Залоглу. Он только протянул руку и сказал:

— А ну, целуй…

— Это за что же?

— Из — за тебя имама прогнали со двора как собаку, — тихо сказал Хафыз.

Залоглу виновато улыбнулся.

— Не сердись, ведь какое дело обстряпали!

— Ты должен отблагодарить…

— Конечно, — с готовностью согласился Залоглу. — Вот уедет дядя, и мы…

— Когда он уезжает?

— Не сегодня-завтра. И мы…

— И чтоб там сардинки, икорка и все такое прочее, понял?