Происшествие

С масленкой в руках Кемаль обходил машины главного цеха и напряженно ждал. Он и не пытался успокаивать себя, он знал, что так просто все не кончится. Он посмотрел на электрические часы на стене. Было около десяти. Гроза, должно быть, уже разразилась. Отец, мать, брат, родственники Гюллю уже обратились в полицию. Вот-вот позовут его, может, даже арестуют. Он не увозил ее, она сама добровольно пришла к нему. Но подозревать будут его, это же ясно. На прядильной фабрике не раз случались такие истории. И родители шли в полицейский участок и заявляли, что дочь украли. Вместо того чтобы идти в полицию, пришли бы сюда и сказали: «Чему быть, того не миновать. Покончим дело добром!» Глупо, конечно, на это надеяться. Они доведут дело до конца и постараются засадить его в тюрьму… За это ведь судят… Она, конечно, скажет, что убежала сама, что никто не увозил ее… Но та девчонка с прядильной фабрики тоже твердила, что убежала сама, а парня все-таки арестовали. Правда, потом родители пошли на мировую, а то сидеть бы этому парню в тюрьме.

— Ведь я не увозил ее, — неожиданно повторил Кемаль вслух.

Мухсин, еще с утра наблюдавший за Кемалем, сразу понял в чем дело.

— Когда она убежала? — спросил он.

Кемаль вздрогнул, обернулся и опустил голову.

— Ей-богу, мастер, я не увозил ее!

— Рассказывай, — потребовал Мухсин.

— Чего рассказывать… Ну, ехал я утром на велосипеде на работу, смотрю Пакизе с моей. Оказывается, меня ждут. Так и так, говорят… Отец, мол, собирается продать ее племяннику одного помещика. Есть такой, Музафер. Ну, она и решила убежать.

Мухсин не водил дружбы с Джемширом, но, как и все соседи, хорошо знал вербовщика. Мухсин и не сомневался, что в один прекрасный день Джемшир продаст хорошенькую Гюллю, как продал в свое время старших дочерей. Потому он и советовал Кемалю отказаться от этой девушки и, как говорится, не лезть на рожон…

Мухсин понял.

— Ну хорошо, что же ты собираешься делать? — поинтересовался он.

— Что значит «что я собираюсь делать»?

— Вы уже?.. — мастер сделал неопределенное движение пальцами.

— Нет, что ты!

— Ну так и не вздумай! Сколько ей лет?

— Шестнадцать…

— Смотри, Кемаль, не трогай ее!

Кемаль безнадежно махнул рукой.

— Да что ты, мастер. Мне теперь и в голову это не придет.

— Она у твоей матери?

— Да.

Гюллю смотрела, как «свекровь» помешивала деревянной ложкой суп в кастрюле, и думала о своей матери. Мать ни в чем не виновата. Гюллю подслушала ночной разговор отца и знала, что мать здесь ни капли не виновата. И они не имеют права ругать ее за то, что Гюллю сбежала. Гюллю сидела как на иголках. Может быть, сейчас мать как раз расплачивается за ее побег.

Старуха кашлянула.

— У тебя мать есть?

По-турецки она говорила с сильным акцентом.

Гюллю утвердительно кивнула головой.

— А отец?

— И отец есть.

— Брат есть?

— Старше меня на год.

Ну и попал же ее сын. «Она любит меня, и я ее люблю, говорю тебе, чтобы ты знала», — вот все, что сказал сын. Если отец с матерью согласны, все и было бы как у людей: сказали бы — приходи сватай! А то втихомолку. И брат, видишь, старший есть. Сохрани, аллах, от беды. Родители-то девчонку могут назад потребовать, да еще упекут Кемаля в тюрьму.

Старуха совсем расстроилась.

Как увидела — девушка из такси выходит с узелком, на сердце и лег тяжелый камень. Не дай бог, принесет она беду, ее сыну.

Старуха встала и заковыляла в комнату. Гюллю посмотрела ей вслед. Пакизе сказала про свекровей: «Пусть провалится самая лучшая из них!» Пакизе права. Старуха явно недовольна ее приездом. Бамия сушеная. Господи, только бы все хорошо кончилось!

Старуха вернулась с банкой красного перца, присела на корточки у очага, корявыми пальцами захватила щепотку, другую, бросила в суп. Задумчиво закрыла банку.

— Тебе сколько лет?

— Шестнадцать.

— Вай, вай! Ах, дитя мое. Неразумная молодость… А ты подумала, чем все это кончится? А если придут полицейские и заберут моего сына в тюрьму?!

Гюллю гневно вскинула голову.

— Не бойся, ничего не случится. Я знаю, что сказать полицейским. Твой сын не увозил меня, я сама убежала к нему. И точка!

Старуха вздрогнула. Дерзкие они какие, городские-то… Не-е-т. Ей бы такую невестку, как Фаттум, тихую, скромную. Кроме Кемаля и не знает никого. А как она, бедняжка, побледнела, когда увидела с Кемалем незнакомую девушку… А когда поняла, в чем дело, слезы так и брызнули из глаз, и лицом вся белая такая стала…

Старуха тяжело поднялась, смахнула слезу, навернувшуюся на глаза, и пошла из кухни.

— У, старая… — Гюллю проводила ее обиженным взглядом. — Есть ли у меня отец, есть ли у меня мать, сколько мне лет, вдруг придут полицейские… Ни за что я с тобой жить не стану! К соседям, наверно, пошла мне косточки перемывать.

Мать Кемаля остановилась у двери Дакура и позвала: «Фаттум!»