— Такая сегодня пришла, завтра уйдет, — продолжал он.
— Верно говоришь, Дакур…
— Городская. Их не перехитришь.
— А если она не захочет уходить? — спросила Фаттум. — Даже и полицейских не побоится и не пойдет?
Старики уставились на Фаттум: то есть как же это?
— Не захочет, и все тут.
Дакур был знаком с полицейскими. Что это такое, он знал по базару, и вопрос дочери показался ему наивным.
— Они спрашивать не станут, — объяснил он. — Придут с бумагой в руках, прочтут бумагу, а попробуй что-нибудь возразить, сразу брови нахмурят и… Это тебе полиция, а не что-нибудь! Ты говори свое, они сделают другое.
— Правду говорит Дакур. Если уж полиция возьмется за дело, она наведет порядок.
— Значит, могут силой увести?
— Они шутить не любят…
Марьям повернулась к оконцу, выходившему на улицу.
Улицу залило полуденным солнцем. Чуть покачивались верхушки деревьев. Большекрылые птицы чертили круги над крышами в ясном голубом небе. Марьям задумалась.
— Зубастая она, — пробормотала Марьям. — Сдается мне, не так легко ее полицейским будет взять… Нет, не хотела бы я такую невестку… Мне бы невестку с мягким характером, как у меня, чтобы не перечила она своей свекрови, была бы покладистая, хозяйственная. А эта зубастая…
Гюллю сидела у порога и, подперев лицо горячими ладонями, смотрела в открытую дверь. Старуха ушла, не сказав ни слова. И взгляды ее, и расспросы не понравились Гюллю. Нет, не приняла свекровь невестку… Гюллю встала, подошла к двери, ведущей из кухни в комнату, заглянула внутрь. Тахта, потертые коврики… Направо старомодный шкаф с зеркалом. Эти шкафы с зеркалами остались еще от армян. Гюллю у многих видела такие шкафы. Местные жители растащили их после высылки армян[47]. На противоположной стене — грубо раскрашенная увеличенная фотография Кемаля.
Гюллю вошла в комнату, стала рассматривать фотографию. Фотограф накрасил Кемалю губы и подвел глаза. Ничто в этом портрете не напоминало живого Кемаля, и все же это был Кемаль. Губы-то зачем накрасил? — поморщилась Гюллю.
Она вернулась в кухню. Старуха не шла у нее из головы. Есть ли у тебя мать, отец, брат… А если придут полицейские и арестуют моего сына… — вспомнила Гюллю. Она бесцельно бродила по кухне. Остановилась у открытой двери во двор.
Впереди, сколько хватал глаз, лежали огороды. На них копошились люди с мотыгами.
Вызывали Кемаля в участок или нет? Интересно, что он сказал?
У стены стоял велосипед Кемаля. Гюллю подошла, положила руки на руль. Что сейчас делает Кемаль? Может быть, он в полицейском участке? А вдруг он уже в тюрьме? Нет, не может быть. Наверно, в полицейском участке. И отец там, и цирюльник Решид. Вот уж кто старается, накручивает отца. И Хамза, конечно, с ними. И уж соседи-то непременно. Толстый важный комиссар велел послать за Кемалем… И теперь их по очереди расспрашивает…
Кемаля вызвали в полицию. На фабрику пришел полицейский и повел Кемаля в участок. Там ждали Джемшир, Цирюльник Решид, Хамза, неизвестно откуда узнавший о случившемся надзиратель Мамо — остальных Кемаль не знал.
Кемаль был спокоен. Не обращая внимания на злобные взгляды свидетелей обвинения, он толково и коротко объяснил, что он любит эту девушку, она его тоже. Но он не увозил ее от родителей, она пришла сама, по своей воле.
— Врет! — заревел Решид. — Он ее уговорил и увез силой!
— Если не верите, — все так же спокойно возразил Кемаль, — спросите Пакизе!
— Кто это — Пакизе? — поинтересовался комиссар.
— Они работают в одном цехе.
Ждали, пока приведут Пакизе. Сам, по собственному желанию, явился мастер Мухсин. Оба смело выложили все, что знали о Кемале и Гюллю. Особенно старалась Пакизе. Концы белого платка, туго стянутого у подбородка, так и взлетали в такт ее речи. Да, эти двое любят друг друга, в особенности девушка — любит до смерти… Больше всех от Пакизе досталось Решиду. Он не отец девушки и пусть не вмешивается, потребовала Пакизе. А парень ни в чем не виноват. Гюллю пришла к ней рано утром с узлом в руках, и это она, Пакизе, отвезла ее к парню. Он и знать ничего не знал, ехал на велосипеде на работу. Гюллю раз пятьдесят посылала к нему Пакизе сказать, чтобы он ее увез из родительского дома, но парень был благоразумным.
Мастер Мухсин с достоинством степенно подтвердил слова Пакизе.
— Ну, что вы на это скажете? — выслушав, спросил комиссар.
Джемшир не знал, что говорить. Он опустил голову и поглядывал на Решида.
Решид взорвался.
— Что стоишь, что смотришь на меня? Почему ты не скажешь, что твоя дочь связана словом с другим, а вовсе не с этим черномазым?
Комиссару не понравилось слово «черномазый». Он прикрикнул на цирюльника и потребовал объяснить, что это значит.
— Араб, значит.
— Что значит араб? Разве арабы, если они здесь живут, не часть нашей нации? Разве они не платят налоги так же исправно, как и мы с тобой? Не служат в армии?