Происшествие

— Другого выхода, Петя, у меня нет. Ты знаешь директора института, где работает эта Орешникова. Попроси его переговорить с ней. Пусть убедит ее не калечить Илюше жизнь.

— Не очень удобно, — поморщился Петр Алексеевич.

Лидия Алексеевна заплакала:

— Петя, я умоляю тебя. Если она заупрямится, я сама пойду к ней, поймет она материнские слезы. Хотя… она безмужняя и бездетная, наверное, потому так и окрысилась на Илюшу. Господи, я так страдаю, Петя…

— Ну не надо, Лида. Я поговорю с ним, не расстраивайся. — Петр Алексеевич очень любил сестру и племянника любил. Он тоже думал, что случилось недоразумение, потому что в его представлении Илюша был воспитанный и хороший мальчик. А если из-за этой глупости его посадят, то жизнь у него будет сломана и Лида этого не переживет. — Я все сделаю, не волнуйтесь, сегодня или завтра я просто подъеду к нему…

— Спасибо, — Лидия Алексеевна сквозь слезы благодарно улыбнулась брату.

Ночь Евгения Дорофеевна спала плохо, часто просыпалась, и сердце болело, чего прежде с ней не случалось. Встав с постели, тотчас бросилась к зеркалу — вид был отвратительный, но она не позволила себе расстраиваться, а стала думать, что теперь делать. Сегодня, решила Орешникова, придется отсидеться дома, и за сегодняшний день надо раздобыть очки с большими затемненными стеклами. Это самое трудное, с простыми стеклами можно одолжить, а ей нужны были с диоптрией минус четыре.

Вторая ее забота был вчерашний больной латыш. Сегодня ему сделают необходимые анализы, а завтра во что бы то ни стало надо ехать в клинику и самой еще раз осмотреть его, наметить поле облучения и, не откладывая больше ни на один день, начать лечение. Болезнь и так уже достаточно запущена. Если б она не была так запущена, она поручила бы его своему помощнику, но сейчас Евгения Дорофеевна не могла это сделать, она доверяла только собственным рукам и глазам.

Позвонила Ирина Вербицкая.

— Ты как?

— Дурацкий вопрос! — сердито ответила Евгения Дорофеевна. — Думаю, где очки достать.

— Знаешь что? Твоя оправа осталась у меня в сумке. Я попытаюсь вставить стекла.

— К этой оправе стекол у нас не найдешь…

— Найду, — решительно сказала Ирина Ивановна. — Ты тоже ищи, будем действовать параллельно. На работу идти не можешь?

— Без очков не могу. Умоляю, Ирина, помоги. У меня новый больной, каждый день на счету. А послезавтра — конференция.

— Ты только не волнуйся.

— Легко говорить… — Евгения Дорофеевна всхлипнула.

Кошки друг за дружкой вошли в комнату, сели напротив Евгении Дорофеевны и стали печально глядеть на нее.

— Ну что, дурашки? — спросила Евгения Дорофеевна. — Страшна? Вот такая жизнь. Идемте, я вам рыбки дам. — Она поднялась со стула, и кошки, словно поняв, неторопливо пошли впереди нее по коридору к кухне.

Потом Евгения Дорофеевна методично обзванивала одну аптеку за другой, но напрасно — готовых очков нигде не было. В середине дня позвонила Ирина и сказала, что все в порядке, в ближайшие дни оправу починят и стекла вставят.

— Спасибо, Ира, а я уже отчаялась, почти все аптеки обзвонила.

— То-то я с трудом прорвалась к тебе — занято и занято. Я думала, ты с Басаргиным любезничаешь.

Вчера Евгения Дорофеевна, сказав Басаргину, что идет с Ириной в театр, сразу пожалела об этом. Ей тотчас же расхотелось идти на балет, но какое-то горькое чувство, что она должна всегда подлаживаться под его возможности, не позволило изменить решение.

— Приходи ко мне завтра? — попросила она.

— Ну, конечно, Женя. Во сколько?

— Ты позвони. Может быть, встретишь меня у клиники…

— Обязательно.

Сейчас Евгения Дорофеевна думала о том, что Басаргин позвонил на работу, там ему сказали, что она заболела, и он никак не может до нее дозвониться. «Так хочется видеть его, — с тоской думала Евгения Дорофеевна. — Так соскучилась».

В ее трудовой напряженной жизни праздники бывали редко. Она радовалась, когда удавалось поставить на ноги больного, но это все-таки был не ее личный праздник, а всего коллектива. Личным были встречи с Басаргиным, коротких три-четыре дня раз в год.

Оба они старели год за годом, и оттого, что виделись редко, в первые же минуты оба это замечали друг в друге и не подавали виду. Поэтому, когда приезжал Басаргин, Евгения Дорофеевна бежала в парикмахерскую, делала массаж, прическу, стараясь показаться ему в самом лучшем виде, боясь, что он разочаруется в ней.

Евгения Дорофеевна любила Басаргина горячо и смиренно — это была любовь на всю жизнь, уйдет Басаргин, и на все отсчитанные ей дни она останется одна.

А Басаргин с утра боролся с желанием позвонить Жене. Вчера, уличив ее во лжи, пережив бурю чувств, он решил немедленно уехать домой, даже не объясняясь. О чем говорить, если у нее появился другой. Он, Басаргин, сам во всем виноват и не имеет права упрекать ее. У него все нормально — семья, сын, а она одна, ждет долгими месяцами, когда он откинет ей кроху любви. Но, думая так, он одновременно начинал злиться на нее, ее неверность, чувство ревности, доселе незнакомое ему, жгло сердце. Наконец он решил позвонить, ни словом не обмолвись, что был вчера в театре и знает, что она солгала.