Укладывая сына спать, Ефросинья Викентьевна думала о том, что совершенно не представляет, каким будет это маленькое, доверчивое, такое родное ей существо, когда вырастет, ведь она не может оградить его от дурного, что есть в мире. Усталая, замотанная, она так мало находит на него сил. «Я дурная мать, — подумала Ефросинья Викентьевна. — Вместо того чтоб круглые сутки проводить с мальчиком, я ищу каких-то убийц. Какое мне до них дело?.. Надо бросить работу и воспитывать сына. Аркадий нас прокормит. — С такими мыслями Ефросинья Викентьевна легла в постель и погасила свет. — И зачем придумали эту эмансипацию?» — подумала она, но не ответила себе, потому что заснула.
Утром Ефросинья Викентьевна проснулась отдохнувшая и не столь решительно настроенная против эмансипации.
— Как бы ты, Вика отнесся к тому, чтоб я бросила работу, взяла тебя из сада и воспитывала дома? — спросила она, наливая сыну в стакан молоко.
— Отрицательно, — ответил Викентий. — Дай мне горбушечку.
— Не наедайся, позавтракаешь в детском саду. Так почему отрицательно?
— Дети должны расти в коллективе. Сейчас никто из детей дома не сидит. Подумай, мама, с кем я гулять буду, если ты возьмешь меня из сада?
— Резон, — согласилась Ефросинья Викентьевна.
— А потом, что ты целый день делать будешь?
— Варить обед.
— Це-лый день? — очень удивился Вика.
— Я буду беречь тебя от дурных влияний.
— Мам, ты чего, убийц своих испугалась?
— С чего ты взял?
— Чего ж тогда работать не хочешь?
Ефросинья Викентьевна улыбнулась: да, Вика за словом в карман не полезет Она нарезала хлеб, сложила в целлофановый мешок и положила в хлебницу, стоявшую на столе. Потом положила на стол приборы. Она всегда, уходя на работу, оставляла своим мужчинам готовый ужин. Теперь можно было отправляться.
С утра Ефросинья Викентьевна была на совещании в министерстве, на работу она попала лишь после обеда. Едва она сняла пальто, как позвонил телефон.
— Капитан Кузьмичева слушает, — сказала Ефросинья Викентьевна, сняв трубку.
Звонили из лаборатории и сообщили, что в бутылку, которую она передала для анализа, была налита обычная водопроводная вода, подкрашенная чаем. Впрочем, Ефросинья Викентьевна так и предполагала. Факты наконец начали соединяться друг с другом.
— А отпечатки пальцев?
— Готовы. Круг замкнулся.
В кабинет вошел Валентин Петров.
— Валя, — спросила Ефросинья Викентьевна, — что ты испытываешь, когда дело закончено?
— Гордость, — не задумываясь ответил Валентин.
— Знаешь, мы распутали очень сложное дело. Но гордости я почему-то не испытываю… Скорее омерзение. Я все время надеялась, что смерть Варфоломеева случайность.
— Так кто?
— Отпечатки пальцев готовы. Пойдем в лабораторию. А в бутылке, которую мы взяли у Ибрагимовой, вода из-под крана.
Когда вечером, вернувшись домой, Ефросинья Викентьевна позвонила в свою квартиру, дверь ей открыла любимая подруга Нюра.
— Давно ждешь? — спросила Ефросинья Викентьевна.
— А я не жду. Мы с Викентием котенка дрессируем. Он уже на задних лапах стоит.
— Мы его, мама, ходить учим, — добавил Вика, который вышел из комнаты. За ним следом появился котенок.
Ефросинья Викентьевна сняла свое серое пальто, шапочку, сунула ноги в тапки.
— Мы решили без тебя не обедать. Пошли на кухню, все готово. Слушай, — сказала Нюра, — ты сказала, что закончила дело, чего ж ты тогда такая унылая?
Ефросинья Викентьевна не ответила ей, пошла в ванну, умылась, вымыла руки и молча села за стол.
— Ну, мать, — огорченно заметил Аркадий, — ты у нас сегодня совсем в трансе. Ешь! Когда человек сыт, он совсем по-другому воспринимает окружающее.
Вика в мгновение ока проглотил оладьи, выпил молоко и вопросительно посмотрел на взрослых.
— Не наелся? — спросила Нюра.
— От добавки не отказался бы, — баском согласился Викентий.
— Хватит ему, — решительно заявил Аркадий. — И в кого он такой обжора?
— Я расту.
— И расти на здоровье. На ночь много есть вредно. Поел и иди себе с богом… Телевизор включен, сейчас как раз «Спокойной ночи, малыши!» начнется.
— А яблоко не дадут? — с надеждой спросил Вика. Нюра сорвалась с места, открыла холодильник, достала яблоко, протянула Вике, но Аркадий решительно отобрал его у нее.
— Во-первых, оно немытое. Во-вторых, после молока вредно. А в-третьих, Викентий, нехорошо спекулировать на Нюриной доброте.
Викентий пыхтя слез со стула и проворчал:
— Один человек тут — Нюра, и той слова сказать не дают.
— Викентий! — строго сказал Аркадий.
— А я ничего не говорю, — ответил Вика и пряменький, с закинутой назад головой (поза означала презрение), пошел прочь из кухни.
— Жмот, — сказала Нюра Аркадию, когда Вика ушел в комнату.
— Он прохиндей, — ответил Аркадий, — хитрый, как грек.
— Зато в Греции все есть, — пропела Нюра, засмеялась и посмотрела на подругу.
Ефросинья Викентьевна ела суп, не чувствуя никакого вкуса.
— Ты что-то мне не нравишься, Ефросинья, — озабоченно сказал Аркадий.
Ефросинья Викентьевна вяло пожала плечами.
Они поели и стали пить чай, заваривать который, как ни странно, лучше всех умела Нюра.
— Ну, отошла? — спросил Аркадий жену.
— Отошла немножко… Я просто очень устала. И день тяжелый.