В этот момент господину Марци, например, может наскучить подметание двора. Вряд ли работа готова, скорее, медицинские девушки уже ушли. «Какие новости?» — застает его врасплох мастер, ведь и от него каждый Божий день требуют последние известия о господине Марци. Однажды он откинулся в кресле, стремительно подоткнул под себя писательский халат и затянулся хорошей сигарой. «Знаете, дорогие мои, и спортивные врачи теперь уже не те». Раньше ему жилось привольно. Все шло гладко. «Вы по линии герцогов? или по линии графов?» — задавал вопросы любезно реакционный, хотя и забывчивый доктор — и на справке уже стояла печать: К СОРЕВНОВАНИЯМ ДОПУЩЕН (дата). Однако когда на горизонте появился господин Марци, от него тотчас же стали требовать красочные подробности о том, что и в каких количествах господин Марци точно
Но господин Марци всегда увиливал от мастера. «Отвяжись. Какие новости?! Читай газеты». Но потом говорит: «Сыграем в шестьдесят шесть». — «Батя, — обратились они к отцу, потому что уже так обнаглели, что дальше ехать некуда, это точно, — батя, составь», — «В
«Вы мухлевали», — все-таки сказал он потом, с удивлением. Тогда господин Мартон сгребает с неожиданной готовностью объявившийся там тапок (!) и с противоречащей задумчивому выражению лица силой бьет отца по лбу. (Вот она, современная молодежь! Современное почитание родителей! Вот они, нынешние, жестокие времена!) «Цыц», — смеется господин Марци, немного струхнув. Старик, втянув голову в плечи, поднимает взгляд. «За что?» — тихо протестует он. Поднимается, и они говорят: «Батя, ты проиграл». — «Простофили», — говорит он и садится к своей печатной машинке, чтобы перевести на немецкий, английский или французский языки берущее за душу исследование «Картофель в Венгрии»; потому что такая у него работа.
Он хорошенько потянулся. Время вновь было занято работой, и это ему очень нравилось: вставать со знанием того, что нужно делать. Однажды, преклонив колени в кафедральном соборе с красивыми цветными окнами, он произнес по этому поводу пространную благодарственную молитву. А в другой раз он выглянул в окно, прижав лоб к стеклу, как водится (отчего оно «засаливается» подлежащим штрафу образом), и заглянул в глубокую, объемную тьму, в этот момент его охватило вышеупомянутое чувство блаженства; по поводу того, что это продолжается уже почти два года. Хорошо он тогда заглянул во тьму.
Когда он работает, то не видит и не слышит. И если работает, то может работать и при самых невозможных обстоятельствах: по ходу дела вскакивая переменить на