Производственный роман

³⁶По словам мастера, это началось уже во второй половине дня. «Знаете, друг мой, стоял я на середине 903-й комнаты, держа в руке специализированное издание, а в ней — моя техническая статья. Ужасно было вот так,на середине комнаты!» Девушки-машинистки хихикали, мастер им и нравился, и нет. Воспользовавшись привилегиями на проходной, он прибыл на стадион вовремя. Тренировка, по сути дела, была отменена, потому что господин Арманд объявил, что Центральный Защитник накануне умер, так что немного поиграли с малыми воротами, где команда мастера продула 6:5; с небольшим перевесом.

На землю уже садилась темная птица вечера, когда он тихонько позвонил в дверь один раз, привалившись плечом к звонку. В это время заметил: что в почтовом ящике что-то белеет. Пока мастер самозабвенно разгуливал по Европе, господин Марци посеял ключи от ящика. (Ай-яй-яй, ай-яй-яй, господин Марци, что же вы! Уж извините. Такого-то бережного отношения заслуживают энергетические запасы мастера!) Выуживание послания даже с миниатюрными руками мастера было делом непростым. После нескольких проталкиваний удалось. Но мадам Гитти уже давно стояла в дверях, ожидая, «чего там возится» муж. «Знаете, друг мой, даже не знаю, но когда я попросил, дай, мол, посмотрю открытку от Йоланки, она уже… Эх-х!» — «Зачем? Зачем тебе сразу ее читать?!» — «Не сердись, но так не терпится». При виде непонимающе разгневанного лица женщины он неуверенно добавил: «Я бы хотел прочитать…» Когда женщина не смягчилась, разгневанно продолжил: «Кроме того, тебе не кажется отвратительным, что я держу открытку в руке, немного наружу?» Фрау Гитти махнула рукой. «Петерке, не сгущай краски», — сказала фурия. Мастер уязвленно всхрапнул. «Тогда, пожалуйста, сегодня ко мне больше не обращайся», — сказал он чрезвычайно энергично. А затем легким голосом, как «гежиссег-педегаст», сказал: «Спасибо. На сегодня все». Но легкий тон облегчения не принес. Сердце-то находится глубже.Они избегали друг друга в маленькой квартире. (В другое время могла появиться Миточка и, предположим, сказать: «Нет, папочка, нет». И тогда бы он заглянул к себе в душу и послал Миточку к мадам Гитти сказать: «Мамочка, ты удивительная» — и девчушка пришла бы назад со счастливой, плутоватой мордашкой: «Я ей сказала, папка», — и расцвела бы в улыбке. Но она уже спала.)

Поскольку мастер лег позже, его место сиротливо пустело рядом с мадам Гитти на постели. Он уже наполовину там устроился, когда решился на самоироничное сближение, но не был оценен по достоинству. «Я бы хотел прочесть тебе первое предложение. Оно жутко милое». — «Не надо!» — крикнула женщина, чудо еще, что Митович Буланжер не проснулась. — Меня это не интересует, не интересует, не интересует!»

Утром он встал рано, сходил в магазин, не забыв дома талоны на детское молоко, — незабываемый был день. Вернувшись домой, поставил авоську в кухню. Она немного опрокинулась, но, к счастью, по направлению к стене. «Положение «Сметаны» и так было… гм критическим».

Эстерхази вынес мусор. За это время мадам Гитти приготовила завтрак: нарезала хлеб, вынула несколько кусков сыра, фромаж, который остался еще с писательского турне, и редиску (подарок господина Ноа Вебстера). «Что ты, на фиг, туда положила? — примчался мастер обратно с мусорным ведром. — Вонь запредельная», —«Лечо». Поморщившись, поставил он ведро в углу кухни. «Ты бы помыл его». — «Зачем класть сюда лечо?! Стошнить может», — с этими словами он направил сильную струю горячей воды в желтое пластмассовое ведро.

«Давай выпьем кофе в саду», — предложил мастер после завтрака, который прошел в мертвой, недоброй тишине. «Мне все равно». Но они все-таки вышли. Яркий свет утреннего солнца вынудил мастера прищуриться, очертания предметов были до обидного прямолинейны и в то же время туманно-расплывчаты. («Привычные миражи».) Все было наполнено светом. «Наверное». — «Сахар в кофе есть?» — «С чего бы? У тебя что, день рождения?» — «Нет. Впрочем». Мастер посмотрел на женщину; оба без смеха сказали: «Это не упрек, это вопрос!»

Митич здорово «шлепнулась». Но отношения были формально восстановлены еще до этого, потому что Фрау Гитти, важничая, произнесла: «Я бы хотела прочитать тебе первое предложение из открытки тети Йоланки, оно такое милое». —«Читай», — разрешил мастер и поставил на бревно чашку с кофе. (Сад — свободная от бетона полоска земли; но бревно могло бы стоятьи в таком саду!) «Мой дорогой, когда я начинала это письмо, стояло жаркое лето, теперь уже позднее». Мастер вложил свою руку в руку женщины. «Дорогая моя», — подумал он. «Дорогой мой», — сказала стыдливо мадам Гитти.