Производственный роман

⁴¹Мастер замедлил бег коня и, прищурившись, стал наблюдать за движущейся навстречу по тротуару худенькой фигуркой, которая перемещалась чуть ли не в полуметре от земли, прямо как ангел. Только — как обычно, в последнюю секунду — он узнал в явлении господина Шандора, поэта, то надавил на тормоз, и верный орловский жеребец практически встал как вкопанный на крайне дурном асфальте. Он умудрился вытащить ноги из стремян, упруго — сказывается спортсмен! — спрыгнуть вниз, и они поприветствовали друг друга. Он был очень рад встрече, потому что уже давно откладывал «восхождение» к господину Шандору и все чаще о нем думал. Однако после быстрых приветственных жестов господин Шандор припустил ангельским галопом дальше, мастер же широким шагом поспешал рядом. «Знаете, друг мой, я еще никогда не ходилтак быстро, так, чтобы не бежать…То есть вообще-то однажды. С машинисткой, до площади Маркса… Как она неслась! И огибала людей! Чудесная кошачья мордашка!» Но происходивший разговор был все же таким, как если бы они остановились поболтать каким-нибудь осенним днем. Господин Шандор задавал вопросы относительно семьи и работы мастера, и тот четко на них отвечал. (Мадам Гитти болеет, Миточка — прелестный ребенок, роман увеличивается в объеме. «Количественные показатели опасений не вызывают».) Когда же достигли цели поэта («которая сама его находит»), универсама, перед дверями мастер приступил к церемонии не слишком долгого, но все же личного прощания. Однако господин Шандор сопротивлялся — даже не смотря в район лица прозаика, и он ощутил то, что ощущал уже столько раз: господин Шандор где-то не здесь или если здесь, тогда его самого нет. «Погоди-ка, погоди-ка, купим что-нибудь маленькой Дори…». — «Да не надо, Шандор…» — набрал мастер в грудь воздуху (многоточие является здесь характернейшим оборотом речи), но господин Шандор уже, как угорь, скользнул между изобилующими товарами полками. Забрели к стиральным порошкам; «Томи Стар», «Томи Супер». «Может быть, что-нибудь отсюда», — сказал тихо господин Шандор, проносясь вместе с мастером между полками. «Да не надо, Шандор… Я тебе позвоню, и вы как-нибудь вместе с Дорой…» Господин Шандор взял в руки пакетик с макаронным изделием «тархонья», он по инерции сделал отрицательный жест. Счастливая звезда привела их в шоколадный отдел. Мастер, как человек, которому уже все безразлично, показал на шоколадку с фундуком (не с начинкой!), который любит (Г) больше всего, пусть его дочери купят это. При виде изнывающей перед кассой очереди он совсем пригорюнился. «Но Шандор… еще стоять здесь», — он чуть не расхныкался.

Однако господин Шандор с неожиданной для него решительностью протолкался к кассирше, которая, сильно потея, молотила по кассе-автомату, глаза поднимала только до корзины, а руками с колдовской быстротой вновь и вновь пересчитывала деньги, господин Шандор, загадочно вибрируя голосом, обратился к ней, показав две шоколадки (из великой щедрости, конечно, взял две): «Пожалуйста, это потом тоже мне посчитайте». Кассирша даже не посмотрела вверх, да и на что ей было смотреть? Господин Шандор протянул мастеру руку, высказал радость по поводу их встречи, и поскольку под перекрестным огнем одобрительных взглядов встал в самый конец очереди, мастер остался один как перст, соответствующим образом обезоруженный. («Магазин самообезоруживания, ха-ха».) Немного потоптался на месте, а потом слинял.

«Знаете, друг мой, стоял я на холме, прижимая к груди шоколадки с фундуком, — в отдалении нетерпеливо рыл копытом землю его скакун, — и чувствовал себя совершенно разбитым». И долго еще возвращался в мыслях к «тому «бесчеловечному эпизоду». «И гонка эта! Меня как будто вытряхнули из собственного времени!» У него иногда мороз проходил по коже от величия господина Шандора.

— — — — —

«Сад семьи Ваша — визуальная новелла».

В помеченном крестиком месте хорошо сидели мастер с компанией, в это время солнце садилось и светило в глаза, у подножия трех молодых сосен, на простом, зеленом квадратном участке.

«Знаете, мой друг, разговор с Вашей означает, простите меня, интенсивное ощущение жизни. Как если бы Ваша был искрящейся глыбой льда, только не изо льда, а из времени». Вот как изящно умеет выражаться мастер.

«Я потому не могу нагородить тебе чего-нибудь в ответ, что с тобой говорю, как с самой собой».

(Эдит прекрасная.)

В соседнем дворе, на пути солнца и луны, стоит уксусное дерево с обширной кроной. В последние годы все реже становится сеть ветвей, ибо листья опали, крона исчезла; дерево хватил удар. Оно еще живо. Бросает тень на безмолвную, иногда невозмутимую тишину нашего двора. Аромата не испускает, пахнет чем-то кислым, почти воняет. Особенно осенью, когда сыплет желтую пыль. Но, говорят, под землей корни его больше, чем крона.

— — — — —  -