Производственный роман

Проспект, ведущий на остров, вдруг просто оборвался. «Друг мой, такого я еще не видел! Вот так, с бухты барахты!» Здесь он остановил свою лошадь, потом прошкандыбал по горам мусора и не смог миновать несколько глиняных пятен, поскольку смотрел только на лужи, а не на землю. «Я думаю, это естественно». Раздевалки, находящиеся на той стороне поля, были едва видны из-за проливного дождя. Он все меньше обращал внимания на то, что у него под ногами, спешил. Ребятауже переодевались.

Остановился он; сощурился; очки оставил в котомке, прикрепленной к седельной луке, намеренно. Вроде бы различил вдали тренера, и когда приблизился, то предположение подтвердилось: именно господин Арманд — как казалось оттуда — высовывался из стены и махал ему рукой, совершенно очевидно стараясь не пересекать линию навеса, где начиналось царство дождя. И все-таки, когда он подошел, господин Арманд вышел из укрытия, жестко протянул руку, а потом сказал так: «Ты опоздал. Переодевайся».

В маленькой раздевалочке сидели они друг у друга на головах. Мастера очень занимала послеобеденная дискуссия. Очевидно, только так могло случиться, что вместо майки под номером 8, которую носит где-то лет шесть-семь, он надел 2-й (!) номер. (Господину Организатору пришлось исправлять протокол, ведь рядом с именем мастера он без раздумий поставил восьмерку.) Осторожничая, дрожа от холода, скукожившись, они отправились на поле. «Ну, за работу», — вздохнул он, все еще прислушиваясь «к чему-то другому», и после короткого, но ловкого разбега двумя ногами «шлепнул» по лужище. Затем — под проливным дождем! с лужами! с грязью! — отошелк расположенному рядом с полем большому дубу и пописал. Он качал головой. «Что могло быть надо от меня этому типу? Так брешь я или бастион в социалистической культуре?… А как же», — и немного встряхнул штаны.

Судья почти не осмеливался выйти из своей рубки, но потом вышел. Сразу после того, как начали, мастер отвел назад,а затем пошел.Молодой Полузащитник без колебаний гнал мяч под ноги мастеру, подкинув,тот сначала шлепнулся, в траве ускорил движение, а затем совершенно остановился в луже воды. Началось бешеное и упорное состязание в беге между мастером и Центральным Защитником; первый ближе, второй по касательной. Уже казалось, что Эстерхази достигнет мяча — и тогда до самых ворот не остановится! — когда защитник издалека кинулся ему под ноги, (Пожертвовав собой.)

Мастер сидел посреди лужи и снова тряс головой. Его глаза, рот были полны грязью, слякотью, и он все сильнее ощущал, как прикасаются к его коже грязные штаны. (Грязь — мокрая земля, — казалось, впиталась в штаны и, таким образом, атаковала уже изнутри.) «Видите, друг мой, недаром я сказал: жил, любил и много страдал. Так оно и было». В этот момент в его пронзительном взгляде зажегся лукавый огонек. «Но из аута вбрасывали мы, а ведь…»

¹⁵«Ты уж извини, дядя Тибор, — поскольку мастер обращался с почтительным почтением не только к своим коллегам, но и к специалистам по вычислительной технике, — сравнения и я могу произносить; мало того, мне за них платят».

¹⁶Последний весенний матч оказался трудным. «Даже его перерыв! он и подавно!» А ведь весна была так прекрасно-непритязательна! «Знаете, друг мой, например, эти ветреные дни! Обманчивая погода!Чтобы грибочки смело!.» Солнце светит, мир искрится, но воздух еще прохладный, «поясница мерзнет»! А женщины… они просто поддаются на обман! Легкие рубашки, холсты, обтягивающие майки появляются из закромов, и когда они в художественном беспорядке сидят на стадионе, так чтобы их можно было с волнением отыскивать, или отделившись от многочисленных милых беззубых пенсионеров на «той» стороне, трепещущие на ветру юбки время от времени («в трепетный период») прижимаются к бедрам, и между двух ног на юбке образуется крошечная по размеру, слегка изгибающаяся ложбинка; чтобы затем выше, напротив, выпятился холмик, который притягивает взор, как мед пчелу (чтобы оставаться в рамках стиля. — Э.). Так вот: это весна.