Производственный роман

Игре света и температуры постепенно пришел конец: воздух, ворча, нагрелся, матчи становились все утомительней, девушки потели или, увы, уходили на пляж. «Помните, друг мой, ту девушку в синем, которую я так рассматривал на разминке… которая потом так очаровательно ругалась, точнее, обругивала меня… а. я, ну, там, возле 16-метровой…» (Я тогда отметил, что, уж простите, но когда взгляд мастера пересекся со взглядом молодой дамы, я и сам хорошо помню ее — 15.53, — на ней было синее шелковое платье и легкий ветер сильно обнажал детали грудей, но в тот момент мастер точноне околачивался в районе 16-метровой… Это наблюдение, являющееся моей задачей, само по себе удивило. Он поднял дедовские брови. «Скажите, Э., вы бы не хотели овенгеритьсвое безобразное имя на Эдьхедьемедье! Его тоже можно было бы сокращать как: Э.». Беспардонный намек на очаровательного маленького сыщика из одной довольно известной в Европе новеллы про шпионов! Какой позор, какой позор! Затем, просветлев и успокоившись от одной мысли [не то чтобы мысль просветила и успокоила его!], он пробормотал: «Ах-х! И сколько всего еще можно сократить на Э.! Гм-гм. Неужели мы станем Иудой для самих себя?! Эффектно!» Он ждал случая, чтобы проявить шизофрению, как паук. Вот он и представился, как я отмечал: не могу уследить за его мыслью. «Попытайтесь, зайка, попытайтесь!» — с этими словами он холодно поднял ворот пиджака. Однако затем в нем прорвалась жизнь — это великое его преимущество, жизнь! [Можно воспользоваться!] — и со стремительностью широкого жеста он перекувырнулся через интермеццо, пространно показывая-разъясняя вороту пиджака секреты расположенного «по ту сторону» войлока, важность пристающей к нему всякой всячины, мягкость на ощупь, распускающиеся волокна нитяного шва, незначительность-важность границ и т. д.)

Они было собирались выходить из раздевалки, когда внимание защитников или нападающих обратили кое на кого: быстрого, жесткого, хорошо обманывает и плюется. Тогда он вспылил: «Я еще такого не ивил. Есть ли хоть один такой противник, — и он стал показывать на пальцах: раз! два! три! четыре! — который не был бы стремительным, как молния (без дождя), жестким, прямо как видия, не обманывал бы чертовски и не плевался бы точно и смачно?!» — «Успокойся, Петике, не тебе блокировать». И тогда он уже напрасно махал руками, к нему и пристало: он не любит блокировать, ему нельзя доверить человека. (Горькая ирония!) «Но, друг мой, все знают также и то, что это неправда». (Имеется в виду блокирование.) Это так. «Знаете, — сказал он в более поздний период, когда уже было ясно, что его план «относительно шести или семи носатых дочек потерпел крах», — знаете, я воспитаю сына центровым блокирующим. Он будет крепким, безжалостным и всем будет мозжить головы». И кивки со смехом означали: такой потенциал в мастере, в этом точеном правом связующем, был.