Производство пространства

Тело, возникающее выше по ходу нашего анализа, – это не философский субъект или объект, не внутренняя среда, противостоящая среде внешней, не нейтральное пространство и не механизм, части или фрагменты которого занимают это пространство, но пространственное тело. Пространственное тело, продукт и производящая сила некоего пространства, непосредственно определяется им, получая от пространства симметрию, взаимосвязь и обоюдность действий, оси и плоскости, центры и периферии, конкретные, то есть пространственно-временные оппозиции. Материальность такого тела обусловлена не соединением частиц в единый механизм и не природой, безразличной к пространству и растекающейся в нем, занимающей его. Исток его материальности лежит в самом пространстве, в распространяющейся и используемой энергии. Если все же считать тело «машиной», то это будет двойная машина: одна работает на грубой энергии (пище, метаболизме), другая – на тонкой энергии (информации органов чувств). Но остается ли «двойная машина» машиной? Диалектический подход позволяет конкретизировать весьма абстрактное картезианское понятие, относящееся к не менее абстрактной репрезентации пространства, – понятие машины. Двойная машина предполагает взаимодействие в рамках своей дуальной структуры. Она включает в себя поразительные эффекты и исключает механистичность, однозначное, одностороннее определение. Передатчики и рецепторы тонкой энергии расположены в органах чувств, афферентных и эфферентных каналах (нервах), мозге. Материальные органы – это мускулы и, наконец, половые органы, полюс накапливаемой взрывной энергии. Устройство органического тела также непосредственно связано с устройством (организацией) пространства. Могут ли тенденции, отличающие это целое, – тенденция к поглощению, хранению, накоплению энергии и тенденция к ее внезапному выбросу, – сосуществовать, не вступая в конфликт? Так же обстоит дело и с тенденцией к освоению пространства и тенденцией к его захвату. Кульминацией конфликтов, неотделимых от пространственно-временной реальности тела (которая не является ни субстанцией, ни объектом, ни механизмом, ни потоком, ни замкнутой системой), будут конфликты между познанием и действием, между мозгом и полом, между желаниями и потребностями человеческого существа. Который из них более, а который менее важен – сугубо оценочный вопрос; он имеет смысл, только если мы выстраиваем иерархию. А иерархия не имеет смысла, вернее, теряет смысл. Она вводит нас в западный, иудеохристианский Логос. Но последующие разграничения связаны не только с языком, дробностью слов, изображений, локусов. Они проистекают также – и в первую очередь – из оппозиции, присущей живому организму как диалектическому целому. Полюс тонких энергий (мозг, нервы, чувства) не обязательно согласуется с полюсом грубых энергий (половыми органами), скорее наоборот. Любой живой организм обладает смыслом и существованием лишь постольку, поскольку составляет целое со своими продолжениями: с пространством, которое ему доступно и которое он производит (расхожий термин «среда» сводит деятельность к пассивной интеграции в материальную природу). Всякий живой организм отражается, преломляется в тех изменениях, какие он производит в своей «окружающей среде» – в своем пространстве.

Это тело нуждается в изучении; случалось, его скрывали, утаивали, но затем оно вновь оживало и воскресало. Быть может, история тела связана с историей пространства?

Тело, явленное нам со своими изъянами, но и своей мощью, своими победами, не поддается ясному (а на самом деле банальному и идеологическому) определению: его нормальное состояние трудно отличить от ненормального, здоровье – от патологии. Можно ли разграничить удовольствие и боль в том, что мы условно называем «природа» и что подчинено закону оплодотворения? Весьма сомнительно. Граница между ними – скорее творение рода человеческого, великое и зачастую извращенное творение, плод совместных усилий знания и искусства. Человечество платит за него очень дорого: разрывом между тем, что не поддается расщеплению, и тем, что расщеплять запрещено.